Омские ученые выиграли грант Российского научного фонда в размере 19,5 млн рублей на исследование рака. Опасное заболевание они диагностируют по составу слюны.
Гостем очередного выпуска цикла видеоподкастов «Эврика», посвященных Году педагога и наставника, стала кандидат химических наук, заведующая научно-исследовательской лабораторией биохимии Омского педуниверситета Людмила Бельская. Сотрудники научно-исследовательской лаборатории, разработавшие уникальную технологию выявления онкологических заболеваний по слюне, выиграли грант Российского научного фонда в размере 19,5 млн рублей. Благодаря полученным средствам ученые сконцентрируются на исследовании диагностических параметров слюны при раке молочной железы.
— Людмила Владимировна, начать разговор хотелось бы с вопроса о том, как вы пришли в науку и с чего все началось.
— Началось все давно — с педагога и наставника, с замечательного учителя химии Людмилы Васильевны Настащук, которая работала в гимназии № 26, где я училась. Как все школьники, я терпеть не могла химию, поскольку мы не любим все, что мы не понимаем. Но именно Людмила Васильевна привила мне любовь к предмету. Кроме того, у нашей школы была возможность, чтобы ученики обучались еще и в химической школе на базе университета имени Достоевского. Нас туда отправили на дополнительные занятия, я пришла в лабораторию — и пропала. Поняла, что это мое. Я хочу сюда — к колбочкам, пробиркам. Было сложно вникать в предмет, но в десятом и одиннадцатом классе уже были и небольшие практические конференции, доклады. Ну а после первого курса университета меня преподаватель пригласил заниматься наукой в ее лаборатории. Там и начался мой научный путь.
— Президент нашей страны Владимир Путин объявил в России десятилетие науки и технологий для привлечения молодежи в науку и для решения важных для страны задач. Ваш проект напрямую связан с этой целью. В чем заключается суть проекта и что уже сделано за время его существования?
— Суть проекта очень простая. Мы привыкли к тому, что вся диагностика у нас проходит в основном через кровь. Здесь мы берем другую биологическую жидкость — очень недооцененную, как мы считаем. Всеми нашими исследованиями мы пытаемся доказать, что слюна полностью отражает состояние организма и дает иногда больше информации, чем кровь. При этом, если мы возьмем какой-то один показатель слюны, он, может быть, не будет иметь какого-то важного значения. Но если мы возьмем одновременно 50 показателей и будем оценивать их у здорового и у больного человека, то мы точно укажем на определенное заболевание. Собственно, мы и доказываем в течение уже почти 15 лет на разных группах заболеваний, что, действительно, у больных людей, в том числе с онкологией, слюна отличается. И комбинация определенных параметров помогает сказать, какое именно заболевание у человека.
— Давайте остановимся на этом моменте. Какие разновидности онкологических заболеваний можно выявить по слюне и на какой стадии?
— Я думаю, что можно выявить все заболевания, просто мы работаем с теми, которые чаще всего встречаются. Все виды рака мы не можем охватить — их более двухсот, а какие-то встречаются очень редко, и этими видами болеет небольшое количество пациентов. Чтобы разработать методику, нам нужно набрать опытную группу пациентов, нужно разработать алгоритм диагностики. Для этого нужно, чтобы это заболевание чаще встречалось. Поэтому мы взяли первые десять по распространенности видов рака, в которые входит рак легкого, рак молочной железы, рак желудочно-кишечного тракта, колоректальный рак, рак предстательной железы.
— Какова точность такого метода выявления рака? Существуют ли уже лабораторные данные относительно этого вопроса или какой-то сравнительный анализ?
— Точность метода около 75–80%. Это усредненные данные по всем стадиям заболевания. То есть наш метод позволяет выявить в том числе и первую стадию рака, что те же самые онкомаркеры или другие альтернативные методы не позволяют сделать. Таким образом, мы считаем, что это хорошие цифры, потенциал у метода есть. И это не финишная черта. Мы работаем и пытаемся улучшить какие-то показатели, усилить. Конечно, апробация у нас была, мы и сами себя постоянно тестируем. Проводим слепые тесты, и внешние тестирования у нас есть.
— А существует ли лабораторный вариант теста, который можно уже сейчас использовать?
— Он есть в пилотном варианте. Мы сейчас работаем над тем, чтобы его зарегистрировать. Узнаём все пути, как это сделать. Сейчас мы технически не имеем право проводить тестирование населения, поскольку у нас нет для этого разрешительной документации.
— Как вы думаете, данная методика выявления рака будет ли использоваться наряду с другими уже существующими методиками в онкодиспансерах?
— Наша методика не противоречит никакой существующей диагностике, она ее только дополняет. Мы хорошо бы вписались в ту схему, которая существует, поскольку были бы первым, начальным звеном, когда человек по нашему тесту получает заключение и идет дальше проверять себя другими — скажем так, традиционными — методами и подтверждает тот диагноз, который предварительно мы ему поставили.
— Давайте поговорим с вами о молодом поколении. Пронимают ли участие студенты в вашей работе?
— Довольно скромно, поскольку студенты все-таки сейчас крайне загружены своей учебной и внеучебной деятельностью. Когда мы учились — правда, это было двадцать лет назад, — мне кажется, у нас не было такого количества всяких внеучебных мероприятий. Чтобы погрузиться в науку, надо все-таки найти время и занырнуть туда. Поэтому студенты у нас работают, но они работают над очень простыми участками, или у них есть свои проекты, которые к онкологии не имеют отношения. Например, два последних года студенты занимаются изучением того, как применять слюну в экологическом мониторинге, можно ли отслеживать загрязнение окружающей среды по слюне. Мы сравнивали в разных районах города слюну у школьников и смотрели, как влияет то, где живет школьник, на показатели его слюны. Получились тоже очень интересные данные. И студентам это ближе, понятнее, и они как-то лучше вникают в такие тематики, чем в онкологию.
— Вернемся к исследованию. Какова может быть стоимость такого исследования пациентов?
— Сложно сказать, потому что себестоимость мы оценивали достаточно
давно. Сейчас очень изменились цены на реактивы. Тогда мы оценивали себестоимость теста в полторы тысячи рублей. Какова же будет стоимость для конечного потребителя — сложно сказать, потому что рынок диктует свои законы.
— В настоящее время существуют различные меры поддержки молодых ученых и от министерства образования Омской области, и от федерального правительства, и от фондов поддержки предпринимательства. А какую поддержку и на каком уровне получил ваш проект? И на что будут направлены средства гранта?
— Наш проект получал очень много поддержки. Когда мы только начинали развивать проект, сложилась такая ситуация, что та кафедра, где я тогда занималась наукой, в этом проекте не была заинтересована. И чтобы проводить исследования, дальше варианты был только один — делать свою лабораторию. В тот момент это было малое инновационное предприятие, и мы попали как-то очень удачно, в 2012–2013 годах было очень много программ поддержки от министерства экономики Омской области, от Фонда поддержки предпринимательства именно на приобретение оборудования. Тогда за счет этих средств мы полностью оснастили лабораторию в том виде, в каком она до сих пор существует. Потом мы получали грант от Фонда Бортника. Это помогло выжить и отстоять свою независимость. Мы сами себе диктуем программу исследований, сами определяем, что мы делаем, в каком направлении движемся. Чуть позже я пришла к пониманию, что чем больше бизнеса, тем меньше науки. И я физически не справляюсь с объемом отчетности, поисками средств на оплату аренды, зарплаты. Наука в этом во всем полностью растворилась. И не сделав ни одного эксперимента в течение полугода-года, я поняла, что надо каким-то образом ситуацию исправлять. И мы пришли к тому, что теперь мы находимся в педагогическом университете и являемся полностью научной лабораторией. Мы свернули все фирмы, бизнес-проекты и сосредоточились только на науке. Сейчас мы получили грант Российского научного фонда. Получили мы его сложно. Мы подавали заявки туда пять лет: подавали, получали отказы, дорабатывали, продолжали проводить исследования. БОльшая часть работы все равно выполнялась, независимо от того, что денег не было, — мы энтузиасты своего дела. А теперь мы получили поддержку и надеемся, что сделаем серьезный рывок вперед в научном плане.
— Если обобщить, каково научное и образовательное значение проекта?
— Научное значение, я надеюсь, велико. Мы мечтаем, что все-таки это направление, который мы ведем, станет научной школой. Сейчас у меня есть два аспиранта, которые собираются делать свои научные работы в нашей общей команде. Надеюсь, что мы вырастем и будем серьезным коллективом. Эта тематика имеет огромный потенциал и ее можно развивать. У меня сейчас идей на двадцать лет вперед. А образовательное значение в том, что мы показываем студентам науку такой, как она есть. Не красивую картинку, а то, как это все сложно, как это трудоемко. Мы хотим их научить быть в своем деле профессионалами.
— В финале каждого выпуска мы проводим блицопрос. Готовы?
— Да.
— Итак, начинаем. Самый любимый предмет в школе?
— Химия, конечно.
— Нелюбимый?
— Музыка.
— За что вызывали в школу родители?
— Ни разу не вызывали в школу родителей. Я вообще в этом плане, наверное, образцово-показательный школьник и студент. У меня все пятерки. Отличница.
— Ваш первый учитель?
— В первом классе завуч начальной школы Зинаида Николаевна. Было очень много школьников, нас набрали целый лишний класс, было некому вести, и она вела уроки у нас.
Проект «Эврика» реализуется при поддержке Омского фонда регионального развития, сотрудничества и поддержки общественного самоуправления.
