Ирина Герасимова: «Достучаться до зрителя»

У актрисы академического театра драмы Ирины Герасимовой что ни роль, то яркий, запоминающийся образ. Но особенно зрителей поразила Герасимова–Раневская. Так, как это сделал Евгений Марчелли, чеховский «Вишневый сад» еще никто не ставил.

У актрисы академического театра драмы Ирины Герасимовой что ни роль, то яркий, запоминающийся образ. Но особенно зрителей поразила Герасимова–Раневская. Так, как это сделал Евгений Марчелли, чеховский «Вишневый сад» еще никто не ставил.

Другая Раневская

– Ирина, вам повезло играть в пьесах замечательных драматургов. А кто любимый?

– Чехов, конечно.

– Ваша героиня ошеломила новизной и кому-то показалась необычной, странной. Как рождался этот образ?

– Было очень интересно, как и в любой работе с Женей Марчелли. Мы очень много говорили. Помню, всей группой артистов спектакля сидели в фойе Малой сцены. Фантазировали, каким будет «Вишневый сад». О чем. Потом стали репетировать. Так все и получилось.

– У вас не было несогласия, внутреннего протеста?

– Нет. Это не плодотворный путь. Если режиссер ставит интересную творческую задачу и предлагает тебе ее решить, говори сто раз спасибо. Путь обозначен, можно работать. Если режиссер выстраивает коридорчик, по которому тебе идти, – это же замечательно! А Женя – отменный придумщик.

– Ваша Раневская моложе, чем принято ее представлять…

– Она не молодая и не старая. Хотя, когда я получила роль Раневской, моя мама удивилась: «Ты знаешь, сколько ей лет? Ей же 40». Я говорю: «Мама, а мне сколько?» Для родителей мы всегда дети. А делать из Раневской старуху неправильно.

– Увидев вас в роли Раневской, я подумала, что она вам так подошла, потому что вы и в жизни человек сдержанный. Это правда?

– Я, как и все люди, в разных ситуациях реагирую по-разному. Но, конечно, пытаюсь быть сдержанной.

Дождаться роли

– Ирина, сейчас у вас много интересной работы. А в 90-е годы, кажется, вас держали в театре на «голодном пайке». Было?

– Было. И это нормально. В жизни каждого артиста случается такой период, когда он сидит без работы. Это в порядке вещей.

– Далеко не все спокойно относятся к такому порядку вещей…

– Но никто же не умер, дотерпели, дождались своих ролей. Это время желательно проживать плодотворно.

– Как?

– Жить, радоваться, читать, смотреть хорошие фильмы. Гулять, ходить на спектакли других театров.

– Вы все это и делали?

– Нет, конечно. Я пошла учить немецкий язык. На самом деле нужно понять, для чего тебе дается это время. Конечно, горько и обидно, и кажется, что все должно было сложиться иначе. Но не нам судить, как должно быть.

– Вы окончили Иркутское театральное училище в 1984 году, а в Омском академическом театре драмы начали работу в 1989-м. А чем были заняты в предыдущую пятилетку?

– Я осталась работать у своего мастера Вячеслава Кокорина в Иркутском ТЮЗе. Этот театр тогда нашумел в России, было много хороших спектаклей.

– Кокорин пришел в Омский театр драмы главным режиссером и позвал вас за собой?

– Да, омский театр всегда был для нас легендой, и мы с радостью приняли приглашение. 

Однажды в Японии

– Вам довелось сыграть в спектакле в Токио. Как это случилось?

– Предыстория такова. У омского университета давние связи с Японией. Выпущен сборник японских драматургов, приезжают с лекциями профессора. И наша лаборатория современной драматургии один раз была посвящена японским пьесам. Я участвовала в представлении одной из них под руководством японского режиссера. Он уехал, прошло года четыре, и вдруг звонок из Токио: «Не согласились бы вы поучаствовать в театральном проекте?» Ехать в Японию нужно было летом, когда в нашем театре сезон закрыт. Конечно, я согласилась.

– Что это был за спектакль?

– В основе сюжета история японского солдата и русской женщины, волею судеб соединившихся после Второй мировой войны. Они прожили жизнь вместе, но на родине отыскалась семья солдата, и в результате он уехал к ней. Это реальная история. Прототип моей героини Клавдия Новикова, даст Бог, жива до сих пор. А с героем пьесы я даже встречалась в Японии. Для постановки была создана группа из актеров стационарного театра Токио, и специально для этого спектакля арендовали очень хороший, престижный зал в центре Токио.

– На каком языке вы играли?

– На русском, а японские актеры – на японском. Пока мы работали, я выучила весь текст моих партнеров, чем их очень удивила.

– А что удивило вас?

– Страна, культура, традиции этого народа. Несмотря на разность наших менталитетов, все сложилось. И с артистами, и с публикой. Все билеты были проданы, и даже ажиотаж был, директор проекта доволен, спектакль окупился. Мне было очень интересно работать с режиссером Сугимото Кодзи. Очень требовательный к актерам, и в первую очередь к себе. Работали мы азартно и весело.

– Театральный мир похож, несмотря на разницу культур?

– В Японии сильны традиции театра национального. На этом представлении о театре воспитаны актеры и зрители. Но они готовы учиться, познавать новое, поэтому приглашают педагогов по актерскому мастерству из России. У японских актеров трепетное отношение к русскому театру. Между прочим, со мной в спектакле небольшую роль играла Араки Кадзухо, известная у нас как актриса спектакля «Женщина в песках», лауреат премии «Золотая маска» 1997 года. Я встретила в Токио и других людей, которые помнят гастроли нашего театра в 1998 году.

– Это был ваш единственный опыт работы в зарубежном театре? Что он вам дал?

– Единственный и экстремальный. Потому что было мало времени на работу и нужно было мощно сконцентрироваться. Это хороший опыт. Ну и, конечно, я получила удовольствие от узнавания страны, людей, новой для меня культуры. Японцы очень гостеприимны. 

Без пафоса

– Иногда говорят: актриса такого-то режиссера. Вы не раз работали с Марчелли, дважды – у Анджея Бубеня. Получили приз фестиваля «Сибирский транзит» за Иви Вестон в спектакле «Август. Графство Оссейдж» в номинации «Лучшая роль второго плана». И Бубень дал вам роль Надежды в спектакле «Смерть не велосипед, чтобы ее у тебя украли». С каким режиссером вам интереснее?

– Когда пройден большой путь от разбора пьесы до рождения спектакля, мне кажется, все актеры успевают влюбиться и в материал, и в режиссера. Все режиссеры, с которыми я работала, люди незаурядные, личности харизматичные, о работе с ними можно только мечтать.

– Анджей Бубень приехал и дал вам главную роль в спектакле «Смерть не велосипед»…

– Она не главная. Сейчас хороший режиссер так работает, что сложно вычленить, кто главный. И вообще в хорошей пьесе все настолько зависят друг от друга, что глупо выстраивать персонажей по рангу. Конечно, актеры всегда знают, вокруг кого все вертится. В этом спектакле вокруг Папы – Валерия Ивановича Алексеева.

– Чем вам дорог и интересен этот спектакль?

– Анджей Бубень работает очень концентрированно, очень остро, не разрешая проваливаться актеру в излишние переживания. Мне, как актрисе, импонирует такая система существования на сцене. Вообще, с течением жизни для актера очень много понятий относительно существования на сцене уточняется, важно попасть в стиль, который предлагает конкретный режиссер. И если получается, то это большая удача для всей постановочной группы.

– Вы говорите об игре чуть холодноватой?

– Не о холодноватой игре, а о том, что сегодня другое время. И достучаться до зрителя можно разными способами, в том числе и тем, что использован у нас в спектакле «Смерть не велосипед». Это очень сложно, особенно русским актерам, освоить такую систему существования на сцене, которую предлагает Анджей. Непросто уйти от излишней сентиментальности, многозначительности, пафоса. И замечательно себя чувствуешь, когда это преодолеваешь и понимаешь, чего от тебя хотел режиссер. Удовольствие совершенно другого рода.