Эдуард Кунц: «Счастье – это жизненный настрой»

Эдуарда Кунца называют одним из десяти самых ярких пианистов мира. Ему 33 года, и он родом из Омска. В нынешний свой визит он провел мастер-класс для пяти подающих надежды музыкантов – учащихся детской школы искусств № 3 и музучилища им. В. Я. Шебалина.

Балету предпочел рояль

– Эдуард, каким было ваше омское детство?

– Я из интеллигентной омской семьи. Мама и бабушка играли на пианино. Когда мне было шесть лет, меня привели в ДМШ № 3. Сначала хотели отдать в балет, но я увидел, что там одни девочки, и не захотел. Тогда выбор пал на рояль.

– Вы в десять лет сыграли на сцене Концертного зала. Трудна была жизнь музыкального вундеркинда?

– Дети воспринимают жизнь такой, какая она есть, не сравнивают с иной. Я понимал, что музыкой заниматься полезно. Другое дело – хотел бы я музыкальной карьеры для своей дочери, которой скоро будет два года? Наверное, не посоветовал бы. Если захочет заниматься музыкой, я, конечно, помогу. Музыка открывает такие горизонты, которые занятия чем-то иным не открывают. Но если ты с раннего детства не занимаешься на рояле по 5-7 часов, ты не дойдешь до того уровня, чтобы тебя серьезно воспринимали в профессии. Поэтому с раннего детства большая часть дня посвящена музыке. У меня так было в ДШИ № 3 у педагога Галины Георгиевны Горбуновой, потом в специальной школе им. Гнесиных, в Московской консерватории, Королевском северном музыкальном колледже в Манчестере. И это одинокий путь. Один занимаешься, один репетируешь, один играешь на сцене. И к каким-то годам понимаешь, что ты очень много знаешь об этом и ничего не знаешь о другом.

– Вы не впервые говорите об одиночестве исполнителя. Педагогика, мастер-классы – это способ преодолеть одиночество?

– Безусловно. Но я еще вижу результат, почти мгновенно. И понимаю, что помогаю. С этого года у меня своя студия в Милане, и я приглашенный профессор в Норвегии. Если я приезжаю на гастроли и их организаторы могут в тот же день организовать мастер-класс, я всегда соглашаюсь. Люблю это утомительное дело. Оно требует много сил, но того стоит.

А в Омске есть идея начать проект с привлечением лучших молодых мировых музыкантов и педагогов. С использованием новых технологий дистанционного обучения. Это поставит Омск не только на российскую, но и на мировую культурную карту. Первоначальное одобрение власти области получено.

Бах бы подумал, что он в аду

– Вас хвалят и ругают за одно и то же: эмоциональность, выразительность, собственный взгляд на классику. Есть ли для вас предел допустимого в трактовке великих произведений? Ориентируетесь ли на традиции знаменитых музыкантов-предшественников?

– Мне кажется, что совершенно неважно, когда была написана та музыка, которую я играю: 500 лет или 5 минут назад. Какие ноты, в каком они идут порядке – это второстепенно. Самое главное – что я хочу сказать, о чем мы с вами можем поговорить, в какое путешествие я могу вас пригласить через эту музыку. Фраза, которую я слышал в консерватории: «Бах должен звучать так» – не что иное, как лукавство. Никто не знает – ни самый известный профессор, ни автор 200 книг о музыке, как Бах хотел, чтобы звучали его произведения. И даже если бы мы знали наверняка, вряд ли бы это имело значение в современном мире. Если бы Бах попал к нам в XXI век, он бы подумал, что он в аду. Время настолько отличается: другие язык, связи, ориентиры, скорость. Я играю на инструменте «Ямаха», который сделан в прошлом году. У него 118 клавиш и объем звука совершенно несравним с клавесином. Что же, играть Баха на клавикордах? Конечно, когда ребенок изучает музыку, ему нужно показать стилевые и технические правила, чтобы все в сознании уложилось по полочкам. Вот у меня дочь начала говорить сразу на трех языках, и ей важно понять: это папин язык, это мамин, вместе мы говорим на английском. Главное – научить.

– Вы любите рояли «Ямаха», а в Омске гордость филармонии – «Стейнвей».

– И очень хорошо. Предпочтение – это одно, а уровень инструмента – другое. То, что я являюсь артистом «Ямахи», не означает, что «Стейнвей» хуже или я на нем не играю. Это как дорогие марки машин. Кто-то любит «Мерседес», кто-то БМВ.

– Как вы стали артистом «Ямахи»?

– Я влюбился в рояли этой фирмы, когда мне было 22-23 года. Впервые попробовал эти инструменты, когда переехал в Англию. И с 2005 года стал просить, чтобы их привозили на мои концерты. Я был первым пианистом, который поставил «Ямаху» в лондонский Уигмор-Холл, Бриджвотер-Холл в Манчерстере и в самый большой зал Великобритании на шесть тысяч мест – Альберт-Холл. На меня очень странно смотрели: у нас восемь «Стейнвеев», а вы привозите другой инструмент. А после конкурса им. Чайковского мне предложили официально стать «артистом «Ямахи». С тех пор я заранее сообщаю в головной офис даты своих концертов, и мне привозят инструмент.

Влюбился – и переехал в Бухарест

– Расскажите о своих новых проектах.

– Мне предстоит тур по Румынии с блестящим скрипачом Александром Томеску. Мы будем играть русскую музыку, в частности Прокофьева. Кроме того, мы организовали открытый конкурс для румынских композиторов, единственным призом которого будет исполнение выбранной пьесы во время тура в 14 городах. Для композиторов это счастье. За два месяца пришло около двух тысяч партитур. Мы такого не ожидали, и выбор будет большой проблемой. Очень хочется повторить этот проект в России. У меня, как и у каждого известного музыканта, есть фестивали и территории, куда я часто возвращаюсь: это Польша, Норвегия. Я помогаю организовать два фестиваля в Италии.

– Возвращение в Россию не в ваших планах?

– Каждый мой переезд был стечением обстоятельств. В 13 лет уехал в Москву, потому что не мог продолжать обучение в Омске. В Англии оказался, потому что пригласили, предоставили стипендию, и в Москве в то время было непонятно, куда идти после консерватории. В Бухарест я переехал, потому что влюбился в женщину из Румынии. Абсолютно все бросил и переехал за ней. Если бы вы еще три года назад спросили меня про Румынию, я бы удивился: ее не существовало в моей жизни. Есть такая поговорка: «Если хотите, чтобы Бог посмеялся, расскажите ему о своих планах». Возвращаться в Россию? Я настолько много езжу, что от перемены городов, стран в моей жизни ничего не меняется, кроме названия магазинов. Надеюсь, что теперь ежегодно смогу возвращаться в Омск, что-то привносить в культуру родного города.

– Каким вы нашли город своего детства?

– Все города очень быстро меняются. А мне нравится, когда что-то и неизменно. Когда я уезжал 20 лет назад в Москву, мне очень помог Владимир Васильевич Шалак, возглавлявший тогда омскую культуру. Мне приятно, что сегодня он на том же посту. Конечно, большое впечатление произвел Концертный зал – таких мало в России.

– Эдуард, вы часто говорите после концертов в интервью: «Я счастлив!» Что дает вам это ощущение счастья?

– Все. Хорошая погода. Любимая жена, красивая дочка. У меня был период, когда казалось, что все складывается как-то не так. А потом понял: все зависит от жизненного настроя.