– Спасибо!
Недоуменно посторонился:
– За что?
– Мы вчера смотрели «Старомодную комедию»! Спасибо!
– Пожалуйста, приходите еще, – и поскорее запрыгнул в первый попавшийся автобус.
Публики (помимо зрительного зала) он старается избегать, так что о количестве своих поклонников ничего сказать не может. А к известию, что стал «Легендой омской сцены» и вовсе отнесся иронично:
– Ну какая я легенда? Не рано ли «бронзоветь»? Понимаю, если бы мне было лет восемьдесят… Многие не так поймут. Но не отказываться же! Дают – бери.
Я люблю не результат, а процесс – жизни, творчества. Стараюсь честно отработать – и все. Чарли Чаплин званий не имел. Но мы его помним – смешного клоуна с грустными глазами.
«Зрителю нужна хорошая работа»
– Когда вы впервые почувствовали себя настоящим артистом?
– Никогда настоящий артист этого не почувствует. Пример господам студентам: только начнет что-то получаться, тут же носы задирают. Если бы Моцарт, Чехов или Шукшин все время думали о своей гениальности, ничего бы не создали. Они не думали, а писали, транслировали на нас состояние своей души. Потом уже история все расставила по местам.
Спросите молодых артистов – почему малая сцена драмтеатра носит имя Татьяны Ожиговой? Или Дом актера – имя Ножери Чонишвили? А я стоял у них за кулисами, наблюдал, учился. Актер – профессия воровская, крадешь у других, делаешь своим. Крадешь у автора тексты, разговариваешь чужими словами. И даже думаешь, как персонаж. Потом снимаешь костюм и стараешься стать обычным человеком. Некоторым не удается – от этого трагедии. Заигрываются, не могут отделить театральщину от жизни. Кому нужны наши звания и дипломы? Зрителю нужна только хорошая работа.
– Вы окончили Иркутское театральное училище. Сами родом из Иркутска?
– Родился в Новокузнецке, до 1962 года он назывался Сталинск.
В Иркутск поехал в 1971-м поступать в университет на историко-филологический факультет, хотел стать военным историком. Прогуливались вдоль Ангары, смотрели достопримечательности, наткнулись на театральное училище. Решил попробовать.
«Родителям не сказал, что учусь в театральном»
Курс набирал Владимир Израилевич Симановский, первый постановщик вампиловских пьес (в Омской драме он ставил «Последний срок» Распутина и «Зажигаю днем свечу» Гуркина). На первом туре мурыжил меня сорок минут! И сразу – на третий. Родителям долго не признавался, что поступил в театральное, а не в университет. Случайно зачетку увидели.
– Родители имели какое-то отношение к театру?
– Отец поступил в новосибирскую консерваторию, но началась война, старший брат ушел на фронт, дед умер от туберкулеза, надо было работать. Потом война, контузия…
Мечта отца так и не осуществилась, а у него был хороший баритон. Какие-то гены сказались, наверное. При поступлении я не сильно и упирался, хоть конкурс был 150 человек на место, училище было единственным на всю Восточную Сибирь.
– С Александром Вампиловым довелось встречаться?
– На первом курсе он читал нам пьесу «Прошлым летом в Чулимске». Вампилов был в хороших отношениях с Владимиром Израилевичем, который первым поставил его «Старшего сына».
В училище был учебный театр – эксперименты, дипломные спектакли. Репетировались пьесы, которые нигде не шли: «Провинциальные анекдоты», «Сорок первый», «Город на заре», «Сильное чувство» Ильфа и Петрова. Билеты продавали, публика ходила.
И Валентин Григорьевич Распутин читал нам в рукописи «Прощание с Матерой». До сих пор храню книгу с его автографом.
В 1995 году летели из Японии с гастролей, увидел его в аэропорту. Думал, не вспомнит. А он подошел, говорит: «Что, иркутянин, не узнаешь?» Столько лет прошло, а человек помнит, это дорогого стоит.
– Как вы оказались в Омске? По распределению?
– Случайно. У меня был красный диплом, приглашали в «Щуку» (Высшее театральное училищеё им. Бориса Щукина) на курс Шлезингера. Но мне ж в уши напели, что перспективный, рвался на сцену. Распределили в Кишинев, в республиканский театр. По дороге остановился в Омске, позвонил другу Юрке Ицкову, зашли в Дом актера, выпили немного, город понравился. И… 16 лет проработал в ТЮЗе. Хороший тренаж, много играл. Потом была встреча с Сергеем Рудзинским, «Пятый театр».
– Не страшно было уходить в неизвестность?
– Нет. Время было такое, началась заваруха. И в ТЮЗе потолок – что дальше играть? А у Сергея были хорошие задумки, он обладал даром написания художественных инсценировок, в которых было что думать, что играть, что делать.
– У вас есть амплуа? И еще: где вы учились танцевать?
– В училище педагоги раздавали амплуа: фрачный герой, неврастеник. Мне за умение носить костюмы написали: фат.
В ТЮЗе при исполнении ролей ежиков-ужиков это очень помогло (Смеется.). Но был и Хлестаков, и Мечик. А насчет танцев – я кандидат в мастера спорта по спортивной гимнастике, занимался серьезно, пока не улетел с батута и не сломал ногу в двух местах.
И педагоги многое дали, конечно.
«Останется лишь память»
– Ваш идеал актера?
– Андрей Александрович Миронов, при всей его тучности – легкий, изящный человек. Зритель не видел белых ниток, швов, труда, репетиций. Как он двигался!
Когда «Ленком» привозил в Омск «Юнону и Авось», «Звезду и смерть Хоакина Мурьеты», «Тиля Уленшпигеля» – меня зацепила игра Николая Караченцова. А когда в ТЮЗе на гастролях был БДТ, напросился на репетицию «Кроткой» к Олегу Борисову, актриса заболела, он делал ввод. Видел, как он без всякого надрыва, без помпы, скромно и терпеливо работал с молодой актрисой.
Евгений Лебедев… Олег Янковский… Михаил Ульянов… Уникальные актеры.
– Что за история произошла с вами на «Золотой маске»?
– Недавно на фестивале встретился с Георгием Тараторкиным, он меня узнал: «Мастаков? Помню-помню!» Представьте: третий звонок, публика рассаживается, я на сцене, строю из песка замок. Строю, строю, строю, время идет…Наконец зазвучала музыка, отыграли первую картину… За кулисами режиссер Анатолий Праудин в ужасе говорит: «Ты просидел в песочнице 45 минут!»
Оказывается, ждали, когда приедут высокопоставленные члены жюри. Но я этого не почувствовал! Это же сценическое время! Сидел и строил замок при полном зале. Не обращал внимания.
А Тараторкин пришел вовремя и все видел.
– Вы – из плеяды основателей театра…
– Основатели, мэтры – смотря как относиться. Надо честно работать. Помнить тепло тех, кто выходил с тобой на подмостки. Что остается? Память остается. Мы не вечные, нас тоже когда-нибудь не будет. 20 февраля, в день памяти Сергея Рудзинского, отдаем дань человеку, который надорвался, создавая этот театр. Чтобы театр стал домом, нужно хранить память.
– Ваши любимые роли?
– Многие из них не сыграл. Гамлета не сыграл, Дон Кихота булгаковского, «Фантазии Фарятьева», хотя уже шли репетиции. Зато сыграл Войницкого в «Дяде Ване» Чехова, Масткова в «Чудаках» Горького, Подколесина в «Женитьбе» Гоголя. Нельзя ждать, что появится режиссер, который сделает спектакль для тебя. Так и жизнь пройдет. Просто надо быть готовым. «И в гибели воробья есть особый промысел».
Когда приехал в Омск, нас, желторотых, в День театра на сцене Дома актера посвятили в артисты. На этой же сцене состоялось рождение «Пятого театра». На этой же сцене через 39 лет мне вручают звание «Легенда омской сцены». Парадокс?
– Судьба!