Елена Боброва: «Дорога — это всегда преодоление»

В Музее изобразительных искусств им. М. А. Врубеля открылась персональная выставка 30-летней художницы Елены Бобровой.

О ней говорят как о лидере молодого поколения художников Сибири, живописце с ярким творческим почерком, неженской энергией и мощным темпераментом.

 «На полотнах я рассказываю о себе»

– Елена, как из множества жизненных путей вы выбрали свой – художника-живописца?

– Я, наверное, счастливый человек, потому что не выбирала. Передо мной никогда не стояло вопроса, чем бы заняться в жизни. А поэтому не было ни мучений, ни просветлений, ни прозрений. Я с раннего детства рисовала, и благодарна родителям, особенно маме, что они увидели эту склонность и поддержали. Спросили: «Может, ты в изостудию хочешь?» Я ответила: «Хочу!». Потом были занятия в нескольких студиях и апофеозом – в художественной школе № 1, где большая история, отличные педагоги. И самое главное – там появилась мечта о худграфе. Я поняла, что больше никуда не хочу, и подала документы только в один вуз – пед­университет. Мне говорили, что нужно подстраховаться.

А я решила: буду поступать много раз, но только туда. Приняли, правда, сразу.

– Художники смотрят ваши работы на выставке и видят в них родство с монументальной манерой известного омского художника Геннадия Штабнова. А кто-то вспоминает о Станиславе Белове и других дерзких «шестидесятниках». Они были для вас авторитетами?

 – Этот круг замечательных художников стал мне известен гораздо позже, когда я уже была на подступах к своему стилю. А в институте авторитетом был, конечно, Алексей Николаевич Либеров. Знаете, у всех на худграфе меняются вкусовые предпочтения. Приходят на первый курс поклонниками Шишкина, выпускаются увлеченными авангардом. Я не была исключением.

– Как же вы искали свой стиль?

 – Методом проб и ошибок. Консультировалась с преподавателями насчет техники постановки руки, но получилось само собой, причем дело шло очень сложно. После института втроем с однокурсницами арендовали мастерскую, совершенно не представляя, что будем делать, для кого. Работала, работала, и в какой-то момент осенило: я поняла, как могу теми средствами, что уже освоены, в своих работах рассказать о себе.

– О себе? Не о мире?

– Мир каждый видит по-разному. Я же смотрю на него своими глазами. Рассказываю о том, что происходит со мной, вокруг меня.

Как рождаются сюжеты

– Вашу живопись называют мужской, брутальной. Как это сочетается с образом хрупкой, нежной девушки?

– Я вообще-то, несмотря на внешность, человек довольно жесткий. Знаю, чего хочу, и умею отсеивать ненужное. Приходится действовать решительно, оттого выработалось много жестких качеств.

– Что вы любите, что не любите в жизни?

– Люблю встречаться с людьми, считаю, что самое большое богатство в жизни – это человеческое общение. Но и с ним нельзя переборщить, уединение я тоже люблю. Хорошо, когда все гармонично. А не люблю больше всего лукавство. И неискренность, когда тщательно подбирают слова. Я человек открытый, и мне не нравится, когда кривят душой.

 – Как вы выбираете сюжеты? Расскажите историю замысла одной из картин.

 – Сюжеты рождаются всегда по-разному. Ну вот, например, «Качели». Я пошла гулять со своей племянницей и сидела, смотрела, как она качается на качелях. День такой чудный. И у меня родилась идея написать то, что вижу. Работа составлена как детский рисунок: плоская по композиции, и близкие люди – папа, мама, дедушка, бабушка, тетя, как это бывает на детских рисунках, изображены фронтально, они ничего не делают, они просто есть. И ребенок воспринимает это как счастье. Очень хочется удержать в себе этот детский мир, очень страшно навсегда его потерять. А такая опасность есть у всех взрослых. Мы проходим испытания, которые закаляют, но появляется и цинизм. Сохранить непосредственное, детское восприятие мира очень сложно. И очень хочется. Об этом моя картина. Чтобы ее написать, я бросилась в мастерскую. Но не было холста. Обратилась к соседу-художнику, чтобы дал взаймы, пообещала быстро отдать. Он подивился волнению и говорит: «Бери, работай, и отдавать не надо».

 – А что такое для вас мотив дороги, часто повторяющийся на полотнах?

 – Тема дороги – это тема преодоления, потому что очень много приходится преодолевать внутренних комплексов, своих желаний-нежеланий. Дорога для меня – это не движение, а преодоление. Наверное, поэтому она у меня всегда с препятствиями. Хотя дорога дает и радужную перспективу. Земля-то круглая, она больше, чем эта дорога. И жизнь больше, чем то, что мы в ней переживаем.

– Да вы не только живописец, но и философ…

 – В декаданс погружаться не хочется, но внутренние преодоления в моей жизни есть постоянно. Как это можно не отразить?

Эти серые стены Парижа

 – Елена, а что в вашей жизни есть, кроме творчества?

 – Друг, с которым мы вместе уже пять лет, который терпит мою нервную жизнь, с которым мы путешествуем. Есть студенты, я преподаю в институте сервиса на кафедре дизайна, рисунка, живописи.

 – И даже диссертацию по педагогике успели защитить.

 – Было такое дело.

 – На другие увлечения времени, конечно, не остается?

 – Одно время я была членом омского аэроклуба, прыгала с парашютом. Потом в горы ходила.

 – А кажется, чтобы так много написать картин, что мы увидели на выставке, нужно быть затворником в мастерской.

 – Я ведь показала работы только за два года, и, конечно, не все. Как-то составила каталог, получилось, что очень много картин ушло –
в музеи, в частные коллекции.

– Приходилось ли работать по заказу?
 – Было несколько смешных заказных работ.

 – Почему смешных?

 – Мне очень трудно работать по заказу. Легче отказаться, потому что я всегда очень мучаюсь. Это, наверное, плохое качество для художника.

 – Вы очень смело работаете с открытым цветом. Это для вас важно?

 – Сначала у меня были сдержанные краски. А потом случайно применила активный цвет и поняла, что он сам за себя может говорить. И понеслось.

 – Вы показываете немало выразительных сюжетов из Стамбула, есть китайские. А где Париж, в котором тоже побывали?

 – Стамбул поразил орнаментом. Не только на тарелочках. В орнаменте есть знаковость, точность, закономерность. Это я увидела на улицах, в людской толпе, и все впечатления сложились. В Китае вдохновения не было, я чувствовала себя чужой и писала российские сюжеты, за малым исключением. А в Париж, конечно, влюбилась и еще сто раз хотела бы в нем побывать. Но написала этюды в своем ключе — суровые, по-петербургски серые. Немцы посмотрели и говорят: первый художник, который вернулся из Парижа с такой живописью. Но что с собой поделаешь, я так увидела этот город — не солнечным, не ярким, как у Ван Гога.

 – Где еще хотели бы побывать?

 – Я мечтаю о Риме.

 – Лена, вы не раз были лауреатом выставок-конкурсов, вас много хвалят. Голова не кружилась?

 – Голова не кружилась, наоборот – становилась тяжелее. Ты понимаешь, что от тебя ждут нового, нельзя работать так же, нужно лучше. И мне не хотелось бы стать заложником этой ситуации.

– Вам часто в жизни везет?
 – Часто бывает, что везет. Вот мастерскую дали в Доме художника после семи лет работы на Нефтезаводской, где мы душа в душу жили с молодыми художниками. Вторая персональная выставка. Кто-то говорит: признание, а я считаю, отчасти и везение.