У Дамира Муратова свое особенное место в художественной жизни Омска. В Союзе художников не состоит, но провел восемь персональных выставок, а участником был больше чем двух десятков. причем в разных городах страны и за рубежом.
Его знаменитый образ «ЧеБурашки» с автоматом можно увидеть на плакатах и майках. Галерея «Кучум» на восточной окраине Омска, в промзоне, давно стала достопримечательностью, где гостеприимный хозяин принимает всех омичей и гостей города, желающих и способных удивляться разнообразию и стилю мира, который художник создал для себя. Наш обозреватель беседует с Дамиром Муратовым о философии жизни и творчества.
Дом, как живой организм
– Дамир, ваш альбом, вышедший в прошлом году, называется «Хроники Беднотауна». Почему вы переименовали свою галерею?
– Это игра в названия, не нужно искать глубокого смысла.
– Беднотаун – не символ Омска?
– Нет. Здесь, на окраине, идет своя жизнь, и у меня есть свой анклавчик – мастерская и галерея. Через пять лет, может быть, опять название сменится.
– К вам в мастерскую и галерею привозили критиков театрального фестиваля «Академия». Любите гостей?
– Да, нужно, чтобы мир сюда заходил. Причем не важно, люди искусства или обычные. Каждый заносит свою историю, что-то остается здесь. Пространство все время насыщается. Для меня этот процесс, как дыхание.
– Что значит для вас дом, в котором вы сделали такие интересные мастерскую и галерею?
– Это живой организм. Ухаживай за ним, и он ответит тебе тем же. Так происходит на самом деле. Дом не символ какого-то успеха. Зачем? Для чего? Нежелательно все монетизировать и конвертировать.
– У вас много работ, так или иначе связанных с Сибирью. Даже придумали и написали на гофрокартоне флаг Соединенных Штатов Сибири со снежинками. Вам важно, что вы сибиряк?
– Это, наверное, единственное, что у меня есть. Жил бы на море, было бы важно море. А я родился в Тобольске, в 1984 году приехал в Омск и поступил на худграф пединститута. Каждый год езжу в Тобольск к отцу.
– Этот город сегодня называют ангелом Сибири, он весь в лесах реставраторов. А в годы вашего детства был убитый исторический город?
– Город убить невозможно. Он был в режиме ожидания, сидел и ждал, когда ему уделят внимание и вернут былую славу. И сегодня там не турки строят за полчаса, реставрация делается аутентично.
– Жалеете, что в Омске реставрации почти нет?
– А, знаете, мне сейчас очень нравится Омск. Было время, что-то раздражало, я понял, что меня начинает съедать негатив. А тут проезжал через метромост, увидел, какая красивая панорама открывается с левого берега. И люди в ней живут. Жалко только, что не осваиваются берега Оми.
– В чем, на ваш взгляд, особенность сибиряков?
– Пока сложно об этом говорить. Сейчас только начинает проявляться желание самоидентификации сибиряков. Люди начинают задумываться о том, где они живут. Отступает сознание временщиков: сейчас поживем здесь, потом уедем. Поколение за поколением остаются сибиряками. Когда-то ссыльные: декабристы, политические – принесли с собой просвещение и чувствовали себя культурными миссионерами.
– У вас был цикл работ, широко обсуждавшийся в Интернете, одна из которых называлась «А что, если бы Майкл Джексон родился в Сибири?» Были фантазии и с другими всемирно известными личностями. Как пришла идея?
– Люди выстраивают свои умозаключения по поводу моих работ. А я эту серию сделал для ресторана «Ферма» в 2004 году. Она там была, пока ресторан работал. Сейчас он закрыт.
Искусство тоже смотрит на нас
– На худграфе вы учились у Михаила Слободина. Бывает, что ученик становится последователем своего учителя. А вы пошли в другую сторону. Занялись поп-артом.
– Последователи, если есть школа. А мне Слободин передал свои знания, я какую-то часть, наверное, взял. А как называется метод, мне не важно.
– В ваших картинах и арт-объектах много парадоксальных сопоставлений, доброй иронии, но нет злости. Это принципиальный взгляд на мир?
– Мне кажется, что в искусстве вообще нет категорий добра и зла. Есть проявление человеческого духа. Другое дело, что люди воспринимают искусство потребительски: нравится – не нравится.
– Так было во все времена.
– За все времена не могу отвечать. Но уверен: не только мы смотрим на искусство, но и искусство – на нас. Когда стоишь перед Рембрандтом или Ван Гогом, начинаешь понимать, кто ты, а кто они. Масштаб!
– Вы как-то назвали себя художником-бродягой. При том, что «путешествуете», не выезжая из Омска...
– Настоящий путешественник никогда не выходит из дома. Я выхожу. Недавно ездил в Ригу. Бываю в Новосибирске, Барнауле, Тобольске. Все зависит от того, насколько вы готовы к путешествиям.
– А что такое – быть готовым?
– В жизни, похожей на Вавилон, – это деньги. А в метафизике – путешествуй, сколько хочешь. Меня позвали принять участие в алтайской выставке «Картинки для бродяг» (вот откуда размышление о бродяжничестве). Там была моя картина «Горная страна». Но я не писал ее на Алтае. И мне не нужно было ездить в Японию, чтобы сделать импровизацию на тему айнов – древнего островного народа, которому были посвящены акварели Безана Хирасавы, чудом оказавшиеся в коллекции музея имени Врубеля. Я не вдавался в этнографию, хотел осмыслить следы народа, которые остались в истории и несут на себе чувства, мысли, переживания и радости. Так возник образ ног как знака движения, хода, стояния, прыжка «куда» и в «никуда».
Стереотипы огорчают
– Дамир, вы ни на кого не похожи в Омске по творческой манере. А с художниками-реалистами дружите? Могли бы пойти на вернисаж Георгия Кичигина?
– Я на днях у Георгия Петровича был. Мы обменялись каталогами. Я ему свой подарил, он мне свой. С подписями.
– Чье еще творчество уважаете?
– Третьякова, Штабнова, Станислава Белова, Слободина, Кукуйцева, Брюханова. Для меня это зубры 60-70 годов.
– А среди сегодняшних коллег есть близкие по духу?
– На сибирской выставке в Конгресс-холле обратил внимание на новосибирцев. Когда смотришь искусство, ты должен получать какие-то новые сообщения, которые бы сбили твою точку зрения.
– Вы считаете, что картины – это мощный информационный канал?
– Разве я один так считаю? А почему все учебники истории иллюстрируются картинами? А архитектура?
– Вы попробовали себя как театральный художник. Было интересно?
– Вернее можно сказать – меня попробовали. Поставил один спектакль с Александром Гончаруком и «Винни-Пуха» в театре драмы с Олегом Теплоуховым. Еще зовут, пока не буду говорить, куда. Лучший отдых – смена работы. Ведь главное – это эволюция духа. Чем заниматься – живописью, графикой, текстами, подметанием улиц – не важно.
– Чем сейчас занимаетесь? Для вас главное – живопись?
– Я не клялся. Сейчас делаю арт-объекты, которые, может быть, и выставлять-то не буду: экспериментирую с пластиковыми бутылками и китайскими игрушками, вот индейца купил в киоске «Роспечать». Здесь сопоставление глобалистского процесса и детской романтики из фильмов с Гойко Митичем. Мы мечтали об одном мире, а нам подсовывают совсем другой. Это игра.
– А кто-то увидит и сатиру.
– Ради бога, если прочтут другие смыслы. Я же немного режиссер.
– Больше всего вы не любите стереотипы...
– Скажем так, они меня огорчают. Я стараюсь изъять из своего лексикона слова «не люблю». Оценочные категории претят моему существованию. По крайней мере, стараюсь над этим работать. И думаю, что чем больше люди будут говорить о том, что они любят, а не о том, что не любят, жизнь станет лучше.
– А как же быть с песней Высоцкого «Я не люблю»?
– Время было другое и контекст другой. Мир меняется каждый день, не меняются только идиоты.
– Пессимизм – это не про вас?
– Взять клетчатую сумку и рвануть в Китай за тапками? Слава богу, такого настроения не было. Я думаю, что надо благодарить воздух за то, что ты дышишь, огонь — за то, что греет, воду – за то, что дает тебе жизнь, и Всевышнего – за все. Восторгайся и проявляй свой восторг, как умеешь.
Дом, как живой организм
– Дамир, ваш альбом, вышедший в прошлом году, называется «Хроники Беднотауна». Почему вы переименовали свою галерею?
– Это игра в названия, не нужно искать глубокого смысла.
– Беднотаун – не символ Омска?
– Нет. Здесь, на окраине, идет своя жизнь, и у меня есть свой анклавчик – мастерская и галерея. Через пять лет, может быть, опять название сменится.
– К вам в мастерскую и галерею привозили критиков театрального фестиваля «Академия». Любите гостей?
– Да, нужно, чтобы мир сюда заходил. Причем не важно, люди искусства или обычные. Каждый заносит свою историю, что-то остается здесь. Пространство все время насыщается. Для меня этот процесс, как дыхание.
– Что значит для вас дом, в котором вы сделали такие интересные мастерскую и галерею?
– Это живой организм. Ухаживай за ним, и он ответит тебе тем же. Так происходит на самом деле. Дом не символ какого-то успеха. Зачем? Для чего? Нежелательно все монетизировать и конвертировать.
– У вас много работ, так или иначе связанных с Сибирью. Даже придумали и написали на гофрокартоне флаг Соединенных Штатов Сибири со снежинками. Вам важно, что вы сибиряк?
– Это, наверное, единственное, что у меня есть. Жил бы на море, было бы важно море. А я родился в Тобольске, в 1984 году приехал в Омск и поступил на худграф пединститута. Каждый год езжу в Тобольск к отцу.
– Этот город сегодня называют ангелом Сибири, он весь в лесах реставраторов. А в годы вашего детства был убитый исторический город?
– Город убить невозможно. Он был в режиме ожидания, сидел и ждал, когда ему уделят внимание и вернут былую славу. И сегодня там не турки строят за полчаса, реставрация делается аутентично.
– Жалеете, что в Омске реставрации почти нет?
– А, знаете, мне сейчас очень нравится Омск. Было время, что-то раздражало, я понял, что меня начинает съедать негатив. А тут проезжал через метромост, увидел, какая красивая панорама открывается с левого берега. И люди в ней живут. Жалко только, что не осваиваются берега Оми.
– В чем, на ваш взгляд, особенность сибиряков?
– Пока сложно об этом говорить. Сейчас только начинает проявляться желание самоидентификации сибиряков. Люди начинают задумываться о том, где они живут. Отступает сознание временщиков: сейчас поживем здесь, потом уедем. Поколение за поколением остаются сибиряками. Когда-то ссыльные: декабристы, политические – принесли с собой просвещение и чувствовали себя культурными миссионерами.
– У вас был цикл работ, широко обсуждавшийся в Интернете, одна из которых называлась «А что, если бы Майкл Джексон родился в Сибири?» Были фантазии и с другими всемирно известными личностями. Как пришла идея?
– Люди выстраивают свои умозаключения по поводу моих работ. А я эту серию сделал для ресторана «Ферма» в 2004 году. Она там была, пока ресторан работал. Сейчас он закрыт.
Искусство тоже смотрит на нас
– На худграфе вы учились у Михаила Слободина. Бывает, что ученик становится последователем своего учителя. А вы пошли в другую сторону. Занялись поп-артом.
– Последователи, если есть школа. А мне Слободин передал свои знания, я какую-то часть, наверное, взял. А как называется метод, мне не важно.
– В ваших картинах и арт-объектах много парадоксальных сопоставлений, доброй иронии, но нет злости. Это принципиальный взгляд на мир?
– Мне кажется, что в искусстве вообще нет категорий добра и зла. Есть проявление человеческого духа. Другое дело, что люди воспринимают искусство потребительски: нравится – не нравится.
– Так было во все времена.
– За все времена не могу отвечать. Но уверен: не только мы смотрим на искусство, но и искусство – на нас. Когда стоишь перед Рембрандтом или Ван Гогом, начинаешь понимать, кто ты, а кто они. Масштаб!
– Вы как-то назвали себя художником-бродягой. При том, что «путешествуете», не выезжая из Омска...
– Настоящий путешественник никогда не выходит из дома. Я выхожу. Недавно ездил в Ригу. Бываю в Новосибирске, Барнауле, Тобольске. Все зависит от того, насколько вы готовы к путешествиям.
– А что такое – быть готовым?
– В жизни, похожей на Вавилон, – это деньги. А в метафизике – путешествуй, сколько хочешь. Меня позвали принять участие в алтайской выставке «Картинки для бродяг» (вот откуда размышление о бродяжничестве). Там была моя картина «Горная страна». Но я не писал ее на Алтае. И мне не нужно было ездить в Японию, чтобы сделать импровизацию на тему айнов – древнего островного народа, которому были посвящены акварели Безана Хирасавы, чудом оказавшиеся в коллекции музея имени Врубеля. Я не вдавался в этнографию, хотел осмыслить следы народа, которые остались в истории и несут на себе чувства, мысли, переживания и радости. Так возник образ ног как знака движения, хода, стояния, прыжка «куда» и в «никуда».
Стереотипы огорчают
– Дамир, вы ни на кого не похожи в Омске по творческой манере. А с художниками-реалистами дружите? Могли бы пойти на вернисаж Георгия Кичигина?
– Я на днях у Георгия Петровича был. Мы обменялись каталогами. Я ему свой подарил, он мне свой. С подписями.
– Чье еще творчество уважаете?
– Третьякова, Штабнова, Станислава Белова, Слободина, Кукуйцева, Брюханова. Для меня это зубры 60-70 годов.
– А среди сегодняшних коллег есть близкие по духу?
– На сибирской выставке в Конгресс-холле обратил внимание на новосибирцев. Когда смотришь искусство, ты должен получать какие-то новые сообщения, которые бы сбили твою точку зрения.
– Вы считаете, что картины – это мощный информационный канал?
– Разве я один так считаю? А почему все учебники истории иллюстрируются картинами? А архитектура?
– Вы попробовали себя как театральный художник. Было интересно?
– Вернее можно сказать – меня попробовали. Поставил один спектакль с Александром Гончаруком и «Винни-Пуха» в театре драмы с Олегом Теплоуховым. Еще зовут, пока не буду говорить, куда. Лучший отдых – смена работы. Ведь главное – это эволюция духа. Чем заниматься – живописью, графикой, текстами, подметанием улиц – не важно.
– Чем сейчас занимаетесь? Для вас главное – живопись?
– Я не клялся. Сейчас делаю арт-объекты, которые, может быть, и выставлять-то не буду: экспериментирую с пластиковыми бутылками и китайскими игрушками, вот индейца купил в киоске «Роспечать». Здесь сопоставление глобалистского процесса и детской романтики из фильмов с Гойко Митичем. Мы мечтали об одном мире, а нам подсовывают совсем другой. Это игра.
– А кто-то увидит и сатиру.
– Ради бога, если прочтут другие смыслы. Я же немного режиссер.
– Больше всего вы не любите стереотипы...
– Скажем так, они меня огорчают. Я стараюсь изъять из своего лексикона слова «не люблю». Оценочные категории претят моему существованию. По крайней мере, стараюсь над этим работать. И думаю, что чем больше люди будут говорить о том, что они любят, а не о том, что не любят, жизнь станет лучше.
– А как же быть с песней Высоцкого «Я не люблю»?
– Время было другое и контекст другой. Мир меняется каждый день, не меняются только идиоты.
– Пессимизм – это не про вас?
– Взять клетчатую сумку и рвануть в Китай за тапками? Слава богу, такого настроения не было. Я думаю, что надо благодарить воздух за то, что ты дышишь, огонь — за то, что греет, воду – за то, что дает тебе жизнь, и Всевышнего – за все. Восторгайся и проявляй свой восторг, как умеешь.
Флаг шопоголика
Год назад в московской галерее на «Винзаводе» прошла персональная выставка Дамира Муратова. Она была успешной, с массой посетителей и удивлением в отзывах об искусстве сибиряка. Впрочем, художник называет все количественные характеристики статистикой, которая его мало интересует. А вот историю одной работы, завоевавшей внимание, рассказал. Это сделанный из фирменных пакетов «Флаг шопоголика». После выставки он был продан на столичном аукционе.
– Дамир, правда, что идея пришла после посещения «Меги»?
– Да, я вообще люблю «Мегу», там есть дыхание современного мира, скорость, движение. И надежда – как конечная точка какого-то определенного тренда. Все очень быстро утилизируется. Сегодня художник создал оригинальный образ – завтра он на пакете или майке.
– Вы там много времени проводите?
– Во всяком случае, я там не живу. Ни разу не пытался остаться на ночь, хотя интересно.
– Шопоголизм – это, на ваш взгляд, болезнь? Вы противник гламура?
– Я не врач, чтобы ставить диагнозы. И не презираю людей. Может, флаг – это легкая ирония. В нулевых все гонялись за трендами – это субкультура богатых. Потом Китай этот дресс-код обесценил. Рано или поздно люди приходят к тому, чтобы чем-то иным проявить свою индивидуальность: мозгами, собиранием коллекций, не обязательно искусства. Но там, в толпе покупателей, идет такое жизнетворчество, которое завораживает.
Год назад в московской галерее на «Винзаводе» прошла персональная выставка Дамира Муратова. Она была успешной, с массой посетителей и удивлением в отзывах об искусстве сибиряка. Впрочем, художник называет все количественные характеристики статистикой, которая его мало интересует. А вот историю одной работы, завоевавшей внимание, рассказал. Это сделанный из фирменных пакетов «Флаг шопоголика». После выставки он был продан на столичном аукционе.
– Дамир, правда, что идея пришла после посещения «Меги»?
– Да, я вообще люблю «Мегу», там есть дыхание современного мира, скорость, движение. И надежда – как конечная точка какого-то определенного тренда. Все очень быстро утилизируется. Сегодня художник создал оригинальный образ – завтра он на пакете или майке.
– Вы там много времени проводите?
– Во всяком случае, я там не живу. Ни разу не пытался остаться на ночь, хотя интересно.
– Шопоголизм – это, на ваш взгляд, болезнь? Вы противник гламура?
– Я не врач, чтобы ставить диагнозы. И не презираю людей. Может, флаг – это легкая ирония. В нулевых все гонялись за трендами – это субкультура богатых. Потом Китай этот дресс-код обесценил. Рано или поздно люди приходят к тому, чтобы чем-то иным проявить свою индивидуальность: мозгами, собиранием коллекций, не обязательно искусства. Но там, в толпе покупателей, идет такое жизнетворчество, которое завораживает.
©
