Почему большинству современников имя Павла Васильева до сих пор мало что говорит?
Неизвестный поэт
Читаешь сегодня стихи Павла Васильева и испытываешь потрясение от их мощи, образной густоты, свежести. Это неизведанный мир, который читатели только открывают. Расул Гамзатов сказал об этом поэте с горечью: «У меня много украдено времени. Меня в школе учили на стихах Безыменского, Жарова, Виктора Гусева, Демьяна Бедного, Лебедева-Кумача. Я о Павле Васильеве не знал ничего. Я, к сожалению, поздно пришел к Павлу Васильеву...» И дальше удивительный вывод известного дагестанского поэта: «Я человек непостоянный, но по отношению к Павлу Васильеву я ни разу не изменился. Это сакля, отдельный аул во всей литературе. Он не подходит ни к группам, ни к поколениям. Он живет, как паспорт, как удостоверение русской национальной поэзии».
«Мятежный, неприрученный, могучий»
Он родился в Зайсане, а вырос в Павлодаре. Отца в 1927 году перевели работать в Омск директором школы имени Карла Либкнехта, что находилась там, где сейчас ДК Сибзавода. При школе и жила семья. Но Павел Васильев к этому времени уже выпорхнул из отцовского гнезда. В нашем городе он не жил – бывал наездами, потому что на 17-м году позвала романтика путешествий и приключений. Он был рулевым на тихоокеанской шхуне и тигроловом в уссурийской тайге, сплавщиком леса, золотоискателем, экспедитором. И писал стихи, и выступал на литературных вечерах в Омске и Новосибирске, публиковался в сибирских газетах.
Он жил азартно, порой даже взбалмошно. Сегодня кажется: торопился жить, хотел поскорее все изведать, все перечувствовать, словно знал, что отпущено ему будет совсем немного лет. Искренняя любовь, запечатленная в стихах («Вся ситцевая, летняя, приснись...», «И имя твое, словно старая песня...»), женитьба на Галине Анучиной, рождение дочери не положили конец странствиям. Семья – в Омске с родителями, поэт – в Москве: ему нужно литературное общение.
Москва закружила, и женская любовь тоже. Он влюблялся в княжну Нину Голицыну, дочь художника Петра Кончаловского Наталью. И рождались изумительные стихи о любви.
Наталья Кончаловская сначала обиделась на откровенность «Стихов в честь Натальи», потому что ничего плотского в их отношениях не было. она вообще не ответила на чувства Павла, предпочтя респектабельного и воспитанного Сергея Михалкова. Но вот строки из ее воспоминаний: «Это был подлинный талант, всепобеждающий, как откровение, как чудо... Был случай, когда на вечере поэзии в Доме литераторов Борис Пастернак должен был выступать после Васильева. Павел... был встречен такими овациями, что Пастернак, выйдя на эстраду, вдруг объявил: «Ну, после Павла Васильева мне здесь делать нечего!» – повернулся и ушел».
Борис Пастернак не обиделся. По его признанию, в начале тридцатых поэт производил на него впечатление примерно того же порядка, как в свое время, при первом знакомстве с ними, Есенин и Маяковский..
Образы – выразительные, неожиданные, броские. Любимый Иртыш у Васильева – и «красавец остроскулый», и «беглец», и «меж рек других скиталец», и волны реки – «шатучие качели». Мощь и сочность стиха, как мазки на кустодиевских полотнах.
Травля
Его арестовывали четыре раза. В первый раз – за мальчишескую выходку: переход китайской границы. Потом как участника «контрреволюционной группы» сибирских писателей, в 1935-м – за «избиение» комсомольского поэта Джека Алтаузена, а в 1937-м – за то, что якобы готовился стать исполнителем теракта против товарища Сталина.
За Павлом Васильевым утвердился ярлык кулацкого поэта. И в статье Горького «Литературные забавы», опубликованной в 1934 году одновременно в «Правде», «Известиях», «Литературной газете», написано: «Жалуются, что поэт Павел Васильев хулиганит хуже, чем хулиганил Сергей Есенин. Но в то время как одни порицают хулигана, другие восхищаются его даровитостью, «широтой натуры», его «кондовой мужицкой силищей» и т. д.
Но порицающие ничего не делают для того, чтобы обеззаразить свою среду от присутствия в ней хулигана, хотя ясно, что, если он действительно является заразным началом, его следует как-то изолировать...»
Что означали в 30-е такие прямые предложения великого пролетарского писателя? Хотя Горький сам ничего не видел. Как выяснилось позже, и стихов Павла Васильева не читал. Вообще спутал его с однофамильцем – Виктором Васильевым. Когда Алексей Толстой прочитал Алексею Максимовичу кое-что из стихов поэта, не называя его имени, тот был поражен: «Кто, кто это?» И услышав: «Павел Васильев, которого вы обругали», Горький воскликнул: «Быть не может!» И потом: «Неловко получилось, очень неловко...»
Но дело было сделано. За статьей Горького последовало исключение поэта из членов Союза писателей, а вскоре родилось так называемое «письмо двадцати». Организовал его редактор «Правды» Мехлис. Он же и опубликовал, по сути, донос в главной газете страны. Повод: «Павел Васильев устроил отвратительный дебош в писательском доме по проезду Художественного театра, где избил поэта Алтаузена, сопровождая дебош гнусными антисемитскими и антисоветскими выкриками и угрозами расправы по адресу Асеева и других советских поэтов». Этот факт, «стучали» наверх писатели, подтверждает, что «Васильев уже давно прошел расстояние, отделяющее хулиганство от фашизма».
Так интерпретировали бытовую ссору на квартире, в которой Павел Васильев, говорят, дал пощечину Алтаузену, вступясь за честь женщины. И драка, и угрозы остались недоказанными, но это тогда мало волновало служителей Фемиды.
В том же письме утверждалось, что «творческая практика» поэта реакционна. И в конце: «Мы считаем, что необходимо принять решительные меры против хулигана Васильева, показав тем самым, что в условиях советской действительности оголтелое хулиганство фашистского пошиба ни для кого не сойдет безнаказанным». Подписались Асеев, Безыменский, Жаров, Инбер, Сурков, Прокофьев, Луговской, Корнилов, Иллеш, Голодный, Алтаузен, Зелинский, Браун, Кирсанов, Агапов, Гидаш, Саянов, Решетов, Уткин, Гусев. Меры приняли – Васильева посадили. Помог ему на этот раз выйти из тюрьмы редактор «Известий», брат второй, гражданской, жены Васильева И. Гронский. Впрочем, дышать воздухом свободы Павлу Васильеву все равно оставалось недолго.
Расправа
Прошло много лет, и в книге павлодарского писателя Сергея Шевченко появились очень интересные факты об истории «письма двадцати». Черновик нашли в архиве Безыменского. Есть свидетельские показания, что конфликт на вечеринке спровоцировал сам Алтаузен. На Корнилова, приехавшего из Ленинграда, надавили, чтоб подписал. Уткин дружил с Павлом, но тоже поддался нажиму. Асеев спустя годы отдал должное «незаурядному дарованию» Павла Васильева, заметив, что тот относился к нему, Асееву, как к поэту старшего поколения, с мнением которого считался и суждениями которого дорожил. Наталья Кончаловская с горечью комментировала этот эпизод в жизни Павла Васильева и роль в нем Асеева: «Он же был мальчишка. И когда я вижу подпись старого Асеева под этим всем, под этим письмом... Они были уже в возрасте тогда – как же они ему не прощали совершенных его мальчишеских выходок! Вскоре после этого инцидента Асеев в том же доме улучшил свои жилищные условия... То есть, очевидно, эта подпись ему пригодилась».
Кто-то, выходит, навредил поэту «за компанию», кто-то – из корысти. А искренне ненавидели Павла не многие. В их числе был поэт Голодный, опубликовавший в 1936 году беспримерно жестокие стихи против Васильева. Там о поэте сказано так: «Будешь лежать ты, покрытый пылью, рукой прикрывая свой хитрый глаз. Таков закон у нас, Павел Васильев, кто не с нами – тот против нас».
Кто сегодня вспомнит такого поэта – М. Голодного? Такими же словами, как Голодный, писала в феврале 1937 года «Правда»: «вполне сознательный злодей и враг народа».
Павел Васильев пошел в парикмахерскую, сказав жене Елене Вяловой: «Я скоро вернусь». Не вернулся никогда. Сотрудники НКВД схватили его на выходе. 15 июля его расстреляли. Ему было 27 лет. Впоследствии были репрессированы жена, отец, брат Виктор, его издатель Гронский. Мать Павла, не пережив гибели сына и мужа, умерла от горя.
Возвращение правды о поэте – это возвращение многих и многих забытых его стихов. Павел Васильев написал 12 поэм и более 200 стихотворений. Одно из последних – «Прощание с друзьями» – Павел Васильев закончил словами: «Будет вам помилование, люди, будет.Про меня ж, бедового, спойте вы...»
На его стихи уже пишутся и поются песни. Как на стихи Есенина.
Материал подготовлен в рамках проекта 12-го канала «Славное имя» (name.gtrk-omsk.ru)
Читаешь сегодня стихи Павла Васильева и испытываешь потрясение от их мощи, образной густоты, свежести. Это неизведанный мир, который читатели только открывают. Расул Гамзатов сказал об этом поэте с горечью: «У меня много украдено времени. Меня в школе учили на стихах Безыменского, Жарова, Виктора Гусева, Демьяна Бедного, Лебедева-Кумача. Я о Павле Васильеве не знал ничего. Я, к сожалению, поздно пришел к Павлу Васильеву...» И дальше удивительный вывод известного дагестанского поэта: «Я человек непостоянный, но по отношению к Павлу Васильеву я ни разу не изменился. Это сакля, отдельный аул во всей литературе. Он не подходит ни к группам, ни к поколениям. Он живет, как паспорт, как удостоверение русской национальной поэзии».
«Мятежный, неприрученный, могучий»
Он родился в Зайсане, а вырос в Павлодаре. Отца в 1927 году перевели работать в Омск директором школы имени Карла Либкнехта, что находилась там, где сейчас ДК Сибзавода. При школе и жила семья. Но Павел Васильев к этому времени уже выпорхнул из отцовского гнезда. В нашем городе он не жил – бывал наездами, потому что на 17-м году позвала романтика путешествий и приключений. Он был рулевым на тихоокеанской шхуне и тигроловом в уссурийской тайге, сплавщиком леса, золотоискателем, экспедитором. И писал стихи, и выступал на литературных вечерах в Омске и Новосибирске, публиковался в сибирских газетах.
Он жил азартно, порой даже взбалмошно. Сегодня кажется: торопился жить, хотел поскорее все изведать, все перечувствовать, словно знал, что отпущено ему будет совсем немного лет. Искренняя любовь, запечатленная в стихах («Вся ситцевая, летняя, приснись...», «И имя твое, словно старая песня...»), женитьба на Галине Анучиной, рождение дочери не положили конец странствиям. Семья – в Омске с родителями, поэт – в Москве: ему нужно литературное общение.
Москва закружила, и женская любовь тоже. Он влюблялся в княжну Нину Голицыну, дочь художника Петра Кончаловского Наталью. И рождались изумительные стихи о любви.
Наталья Кончаловская сначала обиделась на откровенность «Стихов в честь Натальи», потому что ничего плотского в их отношениях не было. она вообще не ответила на чувства Павла, предпочтя респектабельного и воспитанного Сергея Михалкова. Но вот строки из ее воспоминаний: «Это был подлинный талант, всепобеждающий, как откровение, как чудо... Был случай, когда на вечере поэзии в Доме литераторов Борис Пастернак должен был выступать после Васильева. Павел... был встречен такими овациями, что Пастернак, выйдя на эстраду, вдруг объявил: «Ну, после Павла Васильева мне здесь делать нечего!» – повернулся и ушел».
Борис Пастернак не обиделся. По его признанию, в начале тридцатых поэт производил на него впечатление примерно того же порядка, как в свое время, при первом знакомстве с ними, Есенин и Маяковский..
Образы – выразительные, неожиданные, броские. Любимый Иртыш у Васильева – и «красавец остроскулый», и «беглец», и «меж рек других скиталец», и волны реки – «шатучие качели». Мощь и сочность стиха, как мазки на кустодиевских полотнах.
Травля
Его арестовывали четыре раза. В первый раз – за мальчишескую выходку: переход китайской границы. Потом как участника «контрреволюционной группы» сибирских писателей, в 1935-м – за «избиение» комсомольского поэта Джека Алтаузена, а в 1937-м – за то, что якобы готовился стать исполнителем теракта против товарища Сталина.
За Павлом Васильевым утвердился ярлык кулацкого поэта. И в статье Горького «Литературные забавы», опубликованной в 1934 году одновременно в «Правде», «Известиях», «Литературной газете», написано: «Жалуются, что поэт Павел Васильев хулиганит хуже, чем хулиганил Сергей Есенин. Но в то время как одни порицают хулигана, другие восхищаются его даровитостью, «широтой натуры», его «кондовой мужицкой силищей» и т. д.
Но порицающие ничего не делают для того, чтобы обеззаразить свою среду от присутствия в ней хулигана, хотя ясно, что, если он действительно является заразным началом, его следует как-то изолировать...»
Что означали в 30-е такие прямые предложения великого пролетарского писателя? Хотя Горький сам ничего не видел. Как выяснилось позже, и стихов Павла Васильева не читал. Вообще спутал его с однофамильцем – Виктором Васильевым. Когда Алексей Толстой прочитал Алексею Максимовичу кое-что из стихов поэта, не называя его имени, тот был поражен: «Кто, кто это?» И услышав: «Павел Васильев, которого вы обругали», Горький воскликнул: «Быть не может!» И потом: «Неловко получилось, очень неловко...»
Но дело было сделано. За статьей Горького последовало исключение поэта из членов Союза писателей, а вскоре родилось так называемое «письмо двадцати». Организовал его редактор «Правды» Мехлис. Он же и опубликовал, по сути, донос в главной газете страны. Повод: «Павел Васильев устроил отвратительный дебош в писательском доме по проезду Художественного театра, где избил поэта Алтаузена, сопровождая дебош гнусными антисемитскими и антисоветскими выкриками и угрозами расправы по адресу Асеева и других советских поэтов». Этот факт, «стучали» наверх писатели, подтверждает, что «Васильев уже давно прошел расстояние, отделяющее хулиганство от фашизма».
Так интерпретировали бытовую ссору на квартире, в которой Павел Васильев, говорят, дал пощечину Алтаузену, вступясь за честь женщины. И драка, и угрозы остались недоказанными, но это тогда мало волновало служителей Фемиды.
В том же письме утверждалось, что «творческая практика» поэта реакционна. И в конце: «Мы считаем, что необходимо принять решительные меры против хулигана Васильева, показав тем самым, что в условиях советской действительности оголтелое хулиганство фашистского пошиба ни для кого не сойдет безнаказанным». Подписались Асеев, Безыменский, Жаров, Инбер, Сурков, Прокофьев, Луговской, Корнилов, Иллеш, Голодный, Алтаузен, Зелинский, Браун, Кирсанов, Агапов, Гидаш, Саянов, Решетов, Уткин, Гусев. Меры приняли – Васильева посадили. Помог ему на этот раз выйти из тюрьмы редактор «Известий», брат второй, гражданской, жены Васильева И. Гронский. Впрочем, дышать воздухом свободы Павлу Васильеву все равно оставалось недолго.
Расправа
Прошло много лет, и в книге павлодарского писателя Сергея Шевченко появились очень интересные факты об истории «письма двадцати». Черновик нашли в архиве Безыменского. Есть свидетельские показания, что конфликт на вечеринке спровоцировал сам Алтаузен. На Корнилова, приехавшего из Ленинграда, надавили, чтоб подписал. Уткин дружил с Павлом, но тоже поддался нажиму. Асеев спустя годы отдал должное «незаурядному дарованию» Павла Васильева, заметив, что тот относился к нему, Асееву, как к поэту старшего поколения, с мнением которого считался и суждениями которого дорожил. Наталья Кончаловская с горечью комментировала этот эпизод в жизни Павла Васильева и роль в нем Асеева: «Он же был мальчишка. И когда я вижу подпись старого Асеева под этим всем, под этим письмом... Они были уже в возрасте тогда – как же они ему не прощали совершенных его мальчишеских выходок! Вскоре после этого инцидента Асеев в том же доме улучшил свои жилищные условия... То есть, очевидно, эта подпись ему пригодилась».
Кто-то, выходит, навредил поэту «за компанию», кто-то – из корысти. А искренне ненавидели Павла не многие. В их числе был поэт Голодный, опубликовавший в 1936 году беспримерно жестокие стихи против Васильева. Там о поэте сказано так: «Будешь лежать ты, покрытый пылью, рукой прикрывая свой хитрый глаз. Таков закон у нас, Павел Васильев, кто не с нами – тот против нас».
Кто сегодня вспомнит такого поэта – М. Голодного? Такими же словами, как Голодный, писала в феврале 1937 года «Правда»: «вполне сознательный злодей и враг народа».
Павел Васильев пошел в парикмахерскую, сказав жене Елене Вяловой: «Я скоро вернусь». Не вернулся никогда. Сотрудники НКВД схватили его на выходе. 15 июля его расстреляли. Ему было 27 лет. Впоследствии были репрессированы жена, отец, брат Виктор, его издатель Гронский. Мать Павла, не пережив гибели сына и мужа, умерла от горя.
Возвращение правды о поэте – это возвращение многих и многих забытых его стихов. Павел Васильев написал 12 поэм и более 200 стихотворений. Одно из последних – «Прощание с друзьями» – Павел Васильев закончил словами: «Будет вам помилование, люди, будет.Про меня ж, бедового, спойте вы...»
На его стихи уже пишутся и поются песни. Как на стихи Есенина.
Материал подготовлен в рамках проекта 12-го канала «Славное имя» (name.gtrk-omsk.ru)
©
