Семейная реликвия

Небо озарилось десятками прожекторов, навстречу самолетам-убийцам вылетели наши «ястребки». Советские летчики бесстрашно сражались с немецкими бомбардировщиками, значительно превосходящими их по силам и количеству машин.
Стекла в окнах нашей квартиры дребезжали и лопались на мелкие осколки от взрывных волн.
– Мама! Что это?!! – в испуге спросила я и заплакала.
– Это война, дочка, – сухо ответил отец и приказал немедленно вставать и одеваться.
Родители метались по комнатам и в спешке бросали в открытый чемодан какие-то документы, вещи, продукты. Моя мама работала пианисткой, папа возглавлял отдел в Харьковском научно-исследовательском лесохозяйственном институте. Я осенью собиралась пойти в школу, в первый класс. Первого июня 1941 года мне только исполнилось семь лет.
Вражеские бомбы взорвали тишину той мирной июньской ночи, накрыли ужасом смерти, пожарами и гарью мой родной, цветущий в садах город. И лишили меня, как и миллионов детей, счастливого детства.
… Где-то совсем рядом снова бухнуло. Папа схватил чемодан и меня, и мы по ступеням подъезда, усыпанным битым стеклом, стремительно бросились к выходу.
Во дворе тоже семьями стояли перепуганные люди. Крики, вопли, плач. Горожане тревожно смотрели в небо, заполненное вражескими самолетами, и следили за неравным воздушным боем. И вдруг хор страшных звуков пронзил отчаянный мамин крик:  «Юра! Там же Юра!!!».
Через многие годы, став матерью, бабушкой, я пыталась понять: почему родители забыли про спящего в кроватке моего трехлетнего брата? Страх?! Паника?!! Наверное, не только. Думаю, мама до последней секунды хотела еще на несколько мгновений продлить мирный сон сына, пусть на несколько минуточек отодвинуть от него огромную беду, не возвращая его из сладких детских грез в реальную жизнь, в которой уже безжалостно властвовала война.
Мать побежала назад в подъезд. Взлетела на третий этаж, в открытые двери квартиры. Юра безмятежно спал. Сверху его детское одеяльце присыпало разбитым стеклом. Мама схватила сына вместе с одеялом и выскочила во двор. В это время люди с ужасом отдалялись от зданий, ставших мишенью для врага и смертельной угрозой для горожан. Голос в репродукторе убедительно вещал: «Граждане! Воздушная тревога! Всех просим пройти в бомбоубежище!».
Онемевшие от шока, как в страшном сне, мы бросились в ближайшее укрытие. Не успели добежать до него, оказавшись на каком-то пустыре, как за нами близко-близко с пугающим свистом упала бомба. Она угодила в наш дом. Мы оглянулись:  здание рушилось на глазах. Груда развалин навсегда похоронила в нем нашу прежнюю, мирную и добрую жизнь. Началось военное время, полное страданий и лишений.  
Из города эвакуировались на восток заводы, фабрики, научные институты. Мы выехали из Харькова на грузовых автомобилях в составе семей эвакуируемых. Папа был инвалидом, и ему поручили увезти и сберечь архивы института. Он вез в больших деревянных ящиках  материалы по разведению леса, открытия, опыты, исследования. В Сумской области, Тростянецком районе, селе Нескучном, где располагалась научно-исследовательская опытная станция Харьковского института лесного хозяйства, папе добавили еще несколько ящиков с документами и направили на телеге, запряженной двумя быками, в Белград. Нам посоветовали ехать туда по проселочной дороге, чтобы не попасть под обстрелы.
Однажды на центральной дороге, по которой тянулись на бричках, пешим ходом многочисленные беженцы, на нас налетели немецкие самолеты и в упор расстреливали из пулеметов гражданских людей. Но мы успели отбежать от дороги и упали в высокую траву. Папа прикрывал меня, а мама – Юру. Было очень страшно. Когда закончился налет, в воздухе пахло гарью и кровью. Было много убитых людей, тут же лежали окровавленные трупы коров и лошадей. После этого мы ехали только по лесным дорогам. Помню, пришлось проезжать по свекольному полю. Быки тянулись  к зеленой ботве, но папа все погонял и погонял их. Неожиданно на нашем пути встретился мужичок с котомкой и по-украински  обратился к отцу:
– Что ж ты, человик, бачишь? Дай поисты быкам, все ж достанется фашистам, пока мы их с нашей земли не выгоним! И в тылу покоя им не дадим, пожелай мене удачи.
Тогда Родина и боль за страну у советских людей была общей.
Мы выходили из одного поселения в еще не тронутые войной родные просторы, а за нами буквально по пятам катилась несущая ужас война. Земля за спиной полыхала пожарищами, воздух одна за другой сотрясали мощные канонады, на небосклоне постоянно вспыхивали огненные клубки зенитных разрывов. Мы убегали от войны в Белград. Ночевали в скирдах сена. Копали в полях картофель и варили его на костре в большом чугунном казане. Мама выменяла эту нужную посудину в селе Нескучном Тростянецкого района на одно из своих платьев. Добротный, тяжелый, из крепкого сплава казан выручал нас в нелегком пути эвакуации. Служил и в товарном поезде, на котором с сотнями эвакуируемых семей, тесно прижатых друг к другу,  нас везли от станции к станции в далекий Казахстан.
На  станции Ак-Куль Сталинского района Акмолинской области наша семья закончила свой долгий путь из Украины. Было нелегко, но мы находились под мирным небом. Папу определили на работу в местное лесничество. Все многочисленные харьковские документы он сберег, потом они хорошо пригодились научному институту развития лесного хозяйства в Казахской Советской Социалистической Республике. Поначалу, чтобы выжить на новом месте, мама меняла сохранившиеся вещи на продукты. Но казан никогда обмену не подлежал.
По сей день он как семейная реликвия, доставшаяся мне от родителей, хранится в нашем доме. В нем я готовлю вкусные блюда для своих детей,  внуков и правнуков.
А их, вместе взятых, у нас 12 человек. Жизнь продолжается.
Эля Калинина,
ветеран труда,
Кормиловский район».