Знаменитый поэт о том, почему Год литературы не мог быть объявлен ни в какой другой стране.
Евгений Евтушенко, путешествуя по России с просветительским туром «Поэт в России – больше, чем поэт», дал трехчасовой концерт в музыкальном театре и пообещал приехать к нам в декабре.
Поэт в городе поэтов
– Евгений Александрович, среди наших земляков – Иннокентий Анненский, Павел Васильев, Леонид Мартынов, Аркадий Кутилов. У нас 41 улица носит имена поэтов и писателей, есть Аллея литераторов с памятными камнями. Можно ли назвать Омск городом поэтов?
– Безусловно. Мой отец был ходячей антологией поэзии, и я помню, как он, восторгаясь Павлом Васильевым, читал мне его поэму «Соляной бунт». А тогда все сборники Павла Васильева были конфискованы.
И Леонид Мартынов был замечательный поэт. А стихи Аркадия Кутилова я успел вставить в антологию русской поэзии «Строфы века».
– Как вы узнали об Аркадии Кутилове?
– Мне его открыл ваш художник Володя Владимиров. Я сразу написал о Кутилове статью. Потом познакомился с актером Сергеем Маховиковым, который из этой статьи узнал об омском поэте и стал исполнять его стихи. К сожалению, он не смог приехать в Омск, а на других концертах Сергей блистательно читает Гумилева и пять стихотворений Кутилова. У нас замечательная команда единомышленников, мы даже подворовываем стихи из репертуара друг друга. Сергей Никоненко, всю жизнь читавший Есенина, неожиданно так же здорово стал исполнять стихи Маяковского. А мне Маховиков помог читать Аркадия Кутилова.
– Вы когда-то выступали в Политехническом музее, собирали стадионы поклонников поэзии. Вам и сегодня необходимо это общение с народом?
– Я вообще не могу жить, не читая стихов. Я начал выступать в 1941 году, исполняя перронные песни. И с той поры остановиться не могу.
– Иногда говорят, что наше время к поэзии не расположено. Людей больше интересует курс доллара, чем стихи.
– Мне кажется, что те, кто спрашивает, почему перестали читать стихи, сами их не читают. Конечно, семья, заботы отделяют людей от книг, ссорят с книгами. А вы бывали на Грушинском фестивале? Это русское чудо. Собирается от 40 до 80 тысяч человек. Причем как? Семейно, с бабушками, внуками, приезжают даже с Сахалина. В этом году фестиваль пройдет в 43-й раз. К сожалению, я не смогу принять участие, но туда пригласили мой последний спектакль «Нет лет», который в Театре на Таганке поставил Вениамин Смехов. Таких поэтических фестивалей в мире нет. Кстати, о курсе доллара. По интересу к литературе впереди латиноамериканские страны, очень бедные. Получается, когда людям нечего терять, они чувствуют себя свободнее. Колумбия нам подарила последнего великого писателя, которого мы недавно потеряли, – Габриеля Гарсиа Маркеса. Никто не знает, какие неожиданные цветы, плоды могут появиться в Гефсиманском саду литературы.
За поэзию обидно
– Судя по названию вашего просветительского тура по стране, вы по-прежнему верны вашей ставшей крылатой фразе «Поэт в России – больше, чем поэт»?
– Я недавно прочел антологию постевтушенковской поэзии. Обрадовался, когда увидел, что такая существует, потому что сам только что закончил работу над третьей своей 700-страничной антологией поэзии, посвященной Великой Отечественной войне. Там стихи наших классиков Симонова и Твардовского, затем поэтов, воспитанных войной, – это плеяда Луконина, Межирова, Наровчатова, и война глазами поэтов моего поколения. А в постевтушенковской антологии – ни одной строчки о Великой Отечественной. Что это означает? Да, эти ребята родились после войны. Я тоже родился после войны 1812 года, но та война для меня – тоже пережитая с детства: через книги. Я чувствую себя и за нее в ответе. А тут листал, листал, стал вчитываться – и вообще не нашел отклика ни на одно историческое событие. Гражданских обобщений нет вообще. Все написано с температурой 36,6. Лирика без каких-либо страстей, сексик – не любовь. Как будто ничего не было в нашей истории. Не хотелось бы превращаться в сварливого старика, но что делать, если люди сами не понимают, что невозможно быть поэтом, особенно такой страны, как Россия, не увязывая поэзию с историей. Я расстроился очень.
– Но какие-то современные поэты вам интересны?
– Мне нравится Вера Полозкова – очень своеобразная. У нее есть свой гражданский взгляд на положение женщины в современном мире, она отстаивает независимость женщины. Талантлива Вера Павлова, но когда она занимается сексуальными упражнениями вместо стихов, становится обидно. Я даже обратился к ней со стихотворным посланием, умоляя бросить ругаться матом. Факт остается фактом: в постевтушенковской поэзии гражданской лирики почти не существует.
Звонок Феллини
– Евгений Александрович, из всего вами написанного что сегодня особенно дорого?
– Самое лучшее, что я написал, – это поэма «Голубь в Сантьяго». Скажу нескромно: мне кажется, что только в этой поэме в нескольких кусках я приблизился к Шекспиру. И никогда прежде так сильно не писал сюжетные вещи. Эта поэма направлена против самоубийств. Тяжелая тема. Помните, как в 2012 году две девочки стояли у края крыши, сцепив ладошки? У них не было никаких видимых трагедий в жизни, но одна из них написала очень странную фразу в «Твиттере»: «Может быть, для всех будет лучше, если я уйду». Значит, что-то ее душило, не хватало воздуха. Поэму перевели на многие языки, я получил огромное количество писем из разных стран. Один переводчик думал о самоубийстве, когда ему с курьером прислали из издательства мою поэму, и он изменил решение. Мне позвонил Феллини: «Эудженио, я считаю, что это потрясающая вещь». Мы говорили с ним о том, что по числу суицидов лидируют самые социально благополучные страны Скандинавии. Феллини считал, что ситуация с молодежью будет только ухудшаться, и сказал: «Ты должен поставить фильм». Но тут я попал в больницу, потерял ногу и пока не выполнил его пожелание.
Всегда выручали стихи
– Вы были депутатом Верховного Совета СССР, победив на первых альтернативных выборах. Что вспоминаете о том времени перестройки?
– Это были самые настоящие чистые выборы, может быть, впервые на земном шаре. У меня, правда, не было возможности избираться в Москве: приплели, что я не там припарковал машину, да еще и «мерседес». Купленный милиционер стал говорить, что нельзя доверять страну таким, как Евтушенко, разъезжающим на «мерседесах». А я купил машину на гонорары за изданные за рубежом книги. Но 14 городов сразу предложили выдвинуть меня в депутаты. Я баллотировался от Харькова. Вспоминаю замечательный вечер, как меня встречали там на площади Поэзии. Рядом с памятником Александру Сергеевичу Пушкину поставили бочку с сельдями, я на нее взобрался и начал читать стихи. Микрофон у меня отобрали, и тогда с верхних этажей ко мне приплыл китайский термос с запиской: «Это вам, Женечка, молочко горяченькое с маслицем для вашего горлышка». У меня было восемь конкурентов, а когда меня выбрали, мы сидели с ними, отмечая мою победу, как с лучшими друзьями.
– Ничто тогда не предвещало нынешние события?
– Я после победы был на заседании Верховной рады. И там голова пошла кругом. Я увидел, как люди хватают друг друга за чубы, оскорбляют, услышал националистические лозунги. Оказывается, под мишурой слов о братстве у кого-то живет в душе ненависть, я бы сказал, фашистская. Я не предполагал, что она в таком количестве жива. И я явственно почувствовал скрежет качающейся вавилонской башни. Меня всегда выручали стихи. И ночью я написал стихотворение «Дай Бог», которое потом стало песней на музыку Раймонда Паулса. А наутро я был на рабочем митинге, и там были другие люди, с самыми хорошими чувствами к России. Не профессиональные политики.
– Вас волнует происходящее на Украине сегодня?
– Я сразу отозвался на события на майдане, и потом, когда они развивались, написал не только стихи, но и публицистическую статью, которая была напечатана и у нас, и на Украине, с подзаголовком: «Все политические интриги ничего не стоят по сравнению с теми жертвами, которые несут два народа». И первым жертвоприношением стала дружба между народами. Самое обидное, что произошел переход к взаимоненависти, которая останется. И чем дольше, тем тяжелее ее будет выкорчевывать из сердец будущих поколений, воспитанных по новым школьным программам.
– Евгений Александрович, вы давно живете в Америке. Тоскуете по России? Сибирь часто вспоминаете?
– А я кто такой? Я и есть Россия. И Сибирь – родина. У нас в России много недоделанного, мы несовершенны. Я принимаю всю критику в адрес нашего правительства и самого себя. Но Год литературы не мог быть объявлен ни в какой другой стране! Да еще и в кризис. Мы должны все просто больше верить друг в друга, быть ближе друг к другу, исповедальнее. Это нас всех возвысит и не позволит никому выходить на край крыши.
– Приедете на фестиваль поэзии «Омская зима»?
– Я был счастлив получить такое предложение от Виктора Назарова.
