Сергей Доренко: «В сибиряках я вижу какую-то спонтанную эмоциональную честность»

Сергей Доренко охотно отвечает на любые вопросы. Если вдруг начинает «плыть», удачной хохмой переводит разговор на темы, в которых он дока, на что-нибудь актуальное. А на актуальность у Доренко феноменальный журналистский нюх.

Об «объективности» информации

— А что есть объективность? Информация всегда интерпретируется, интерпретируется даже тем, как она сверстана. Я вам скажу первую фразу, а за ней вторую, а другой развернет их наоборот. И здесь разве нет борьбы за толкование? Есть. Главное в новости — «What? Что произошло?» Один говорит: «Произошло предательство», второй говорит: «Произошел прорыв». На слове what уже допущено разное толкование. А потом — «Why? Почему?», вы дальше идете и отвязываетесь по полной. «Ведомости» пойдут по своим рельсам, какой-нибудь телеканал — по своим и так далее.

Я бы на месте потребителя новостей либо исповедовал клубную дисциплину и слушал только то, что мне выдано. Это если я ограниченный человек, который привык вибрировать в унисон со своей клакой. Либо я выбирал бы из разных источников. Я бы читал чуть-чуть «Ведомости», я бы читал — так, не буду называть, но «желтяк», который раньше был солидной газетой. Я бы пошел туда-сюда и посмотрел, что пишет «желтяк», как это переподтверждается другим «желтяком». Кое-что я знаю, как напишут. Я бы все-таки позволял себе разные высоты и глубины, купаясь в этом море.

Про тотальную слежку в интернете

— Прослушивание как таковое сталкивается всегда с «проблемой девушки-прапорщика». Машины способны следить за нами бесконечно, машина способна отследить терабайты информации ежемгновенно, машина способна отследить ключевые слова. Дальше зажигается лампочка и раздается сигнал: «Пам-пам-пам». То есть машина говорит: «Здесь есть ключевое слово», например «бомба», или «президент», или «теракт». И когда машина зажгла лампочку — ту самую, с зуммером «тын-тын-тын», должна подойти девочка-прапорщик и прочитать, что там написано. Но этих девочек-прапорщиков должно быть примерно семь миллиардов чтобы проследить хотя бы за ста миллионами человек. Их столько нет. Отсюда слежка превращается в абсурд. Абсурд потому, что тотальную слежку все таки должны осуществлять живые люди, а живых людей столько не существует.

Тем более что наши спецслужбы часто заняты коммерческим обслуживанием. У меня один друг рассказывал, как прослушивал своего знакомого в Москве силами одной государственной спецслужбы за 2,5 тысячи евро в день. Те только просили: «Если бизнесмен — беремся, если журналист — нет». Он нанимал спецслужбу через пару лет после убийства Политковской в 2007 году. И значит, разговор был такой: «Только не журналист, их отказываемся прослушивать, за это с генералов погоны срывают».

О попытках чиновников взять интернет под контроль

— Цензоры никак не могут понять, что такое интернет. Интернет — это не субъект, это место, площадка, как рыночная площадь. Я помню, когда я познакомился с Тедом Тернером (американский бизнесмен, основатель новостного канала CNN. — Прим. ред.), он постоянно повторял: «Global Village, global Village» — «я построил глобальную деревню». В 1993-м он говорил это о своем Си-Эн-Эн, а сейчас я должен сказать, что интернет стал «глобал виллидж». Это действительно рыночная площадь в деревне, которая просто на весь мир.

Приписывать интернету, как это делают наши заскорузлые идиоты-чиновники, субъектность — ошибка. Это площадь, она заполняется субъектами, и есть плохие люди, и есть хорошие люди. Плохие пришли воровать, продать, растлить, украсть и так далее. Что же касается правительства, оно говорит: «Мы запретим этот сегмент площади». Например, он будет называться «Википедией». Площадь удивлена! Почему-то вдруг угол площади оцепили стражники. Ну тогда просто в другой угол перешли все, в том воры, растлители, наркодилеры. Перешли — и дальше занимаются своими делами. Потом вдруг оцепляют другой угол площади. Ну опять все переходят. Так это что, борьбой называется? Это борьба с чем, с площадью? Они что, придурки? Ловите плохих! Вот вор — поймайте его. Руку отрезали — все, пошел. Ага, растлитель — в тюрьму, пошел! Но площадь-то не надо судить. Наоборот, надо радоваться, что она есть. Она есть, и значит есть где ловить. Если бы они — плохие — все рассыпались по переулкам, мы бы их никогда не поймали.

О России, Крыме, гражданском обществе и УДО Васильевой

— Гражданская русская нация — ее ждет великое будущее. Она родилась в марте 2014 года, в момент, когда Крым воссоединился с Россией. Сколь ни мала была бы эта территория, символическое значение Крыма и готовность наша землю жрать, но терпеть за Крым, настолько велики, что они выковывают нарождающуюся гражданскую нацию.

Поэтому я считаю, что наши властители должны теперь разговаривать с нами иначе. И например, освобождение Евгении Васильевой (экс-чиновница Минобороны. Как фигурантка дела «Оборонсервиса» была осуждена за коррупцию к 5 годам колонии, но через 109 дней пребывания под стражей вышла по УДО. — Прим. ред.) должно быть объяснено существенно серьезнее, чем это было сделано. С такой гражданской нацией надо говорить всерьез. С такой нацией нельзя говорить как с биомассой, как это бывало прежде.

Я считаю, что после Крыма власть должна разговаривать с нами иначе, поскольку мы превратились в деятелей истории. Мы стали этносом. Мы этнос, потому что вибрировали в унисон, мы стали единством. Разговаривать с нами как с холопами больше нельзя. И в этой связи освобождение Васильевой должно быть объяснено, и, может, должны полететь погоны и головы.

Об эпохе Путина

— Путину 72 года будет в 2024-м. Я думаю, что в 2018 году он будет баллотироваться на пост президента. По истечении очередного срока, в 2024 году, он уйдет, потому что он юрист и при этом такой буквоедский юрист. Кто-то придет другой. Как мы знаем от бывшей жены Владимира Владимировича, ужинает он двумя стаканами кефира. То есть следит за своим здоровьем и в свои 72 будет еще ого-го! Значит тот, кто придет, будет из его команды. Придет еще на 12 лет, то есть до 2036-го. Ну как-то так. В обозримом горизонте моей личной жизни это значит, что Путин не уйдет никогда.

Валить ли из Омска?

— Замечали, что трава в ста метрах от дома всегда выглядит зеленее? А когда вы переедете на этот более зеленый участок, все повторится. Это во-первых. Во-вторых, сейчас не то время, чтобы валить. Сейчас надо напружиниться, окуклиться, спокойно «чинить одежду». Надо заново научиться забытым добродетелям. Потому что Москва — злая. Я уже рассказывал вашим землякам историю, как в 2011 году я встретил парня — обычный заурядный продюсер на обычном заурядном московском канале. Ему где-то 35, и этот парень мне с гордостью сообщил, что на все лето для семьи снял коттедж в Ницце. «Я, — говорит, — прилетаю к ним раз в неделю, проверить, как дела у них, потом улетаю назад, на работу». В этом году ровно все наоборот. Этот же парень сидит на подмосковной даче, копает картошечку и что там еще. То есть достаток резко обрушился.

Сергей Доренко на улице Пархоменко в Чкаловском поселке, на которой он в детстве жил с родителями

Поэтому, если омичи ходят куда-то слинять, мой ответ простой: ребята, тихо сидите и будьте счастливы, что ваш город не падает, а развивается. А Омск развивается. А в Москве все обрушивается. Обрушивается, конечно, относительно: вместо Ниццы люди едут на собственные дачи. Но вы, омичи, счастья там сегодня не найдете. Люди в столице сейчас озверевшие, злые. Не спешите пополнить московскую коллекцию искореженных судеб. Сидите там, где сидите. Во всяком случае, пока кризис не закончится, а он, я думаю, лет на десять. Ваш город благополучный сегодня, по счастью.

О Назарове

— А мы с ним ругались сегодня. Я говорю: «Спасибо, что меня приняли». А он говорит: «Это не прием, а встреча». «И тем не менее, — сказал я. — Спасибо, что приняли».

С моей точки зрения, любой человек, находящийся на такой должности, облечен доверием народа, а я… Ну кто я такой? Прах под копытами их коней, так сказать. Поэтому считаю, что он меня принял.

А теперь серьезно. Я вообще не «тусуюсь», но часто встречаюсь с душевными такими друзьями. И вот есть у меня один друг, Павел Лунгин, режиссер, он говорит: «Сереж, вот мы здесь сгнили, а правда, кристаллизация, придет из Сибири». У нас с Пашей Лунгиным это такая тема, что именно с Сибири придет какая-то точка кристаллизации России — в искусстве, в социальной мысли. Поэтому я к Сибири отношусь так волшебно. Московские политики — они хитрые. А сибиряки, которых я знаю, по-хорошему бесхитростные. Ну реально, я вижу какую-то спонтанную честность. Я вижу это у своей жены-сибирячки, я вижу это у своих друзей омских — там, которые сидят в Москве. Спонтанная эмоциональная честность.

И это же я вижу в Викторе Назарове. Просто человек дела, конкретного дела. Он не собирается кого-то пересиживать, подсиживать. Даже когда он обижается, чувствуется, что он настолько «человек земли»…

Вот мы с ним встречались, обсуждали перспективы радио «Говорит Москва» в Омске (Сергей Доренко — главный редактор радиостанции. — Прим. ред.), и у него были какие-то человеческие вещи, о которых он рассказал. Вот говорит: «Я человек открытый, а про меня иногда пишут ерунду. Что делать?» Я советую: «Да судитесь, посадите всех к черту!»

Короче, во всех своих реакциях, в деловых реакциях, в обидах это просто человек. В политическом мире это дорогого стоит. В политическом мире вы в основном встречаетесь с ехиднами. Ехидна на ехидне сидит и ехидной погоняет. И вдруг посередь этого простой человек — Назаров. Мне это нравится.

О сибирячках вообще и жене Юле в частности

— У меня жена из Седельниковского района. У них там речка Уй, и они там поют: «Хороши вечера на Ую». Вообще, сибирячки клевые. Некоторых мужиков пугает, что они очень волевые, но я подкаблучник, мне нравится. Они, сибирячки, такие, знаете, надежные.

Если я пойду пешком из Омска в Москву и где-то свалюсь в кювет и если Юлька узнает, я точно понимаю, что она меня найдет и спасет. На себе принесет. Как она это сделает, я не знаю, но точно знаю, что пойдет ногами, найдет и на себе принесет. Как — не понимаю! Какая-то такая сила в характере у сибирячек.

О коммунистах, истинных и «скурвившихся»

— Вы знаете, что я сам в свое время состоял в КПРФ. В 2003 году в силу разных обстоятельств я вынужден был «залечь на дно» на Ставрополье. И тогда коммунисты мне помогли, ну а я помогал им. Я с огромным уважением отношусь к тем партийным «дедам», которые действительно имею принципы, имеют огромный авторитет. Но совсем другое отношение у меня к официальным коммунистам, которые имитируют деятельность, торгуют должностями, торгуют списками. Я курсировал между Москвой и Ставрополем, приезжаю к «дедам», спрашиваю: «Ну что же эти скурвились совсем?»

Потом до меня дошла история в Брянске. Выдвинула там КПРФ в губернаторы «мусорного короля» из Ленинградской области. Я лично сам поехал, снял квартиру посуточно в Брянске. Не скрою, позвонил в администрацию, сказал: «Дайте мне контакты на радио». Пошел на три-четыре радиостанции. Кричал людям криком: «Послушайте, московские кастрированные коты продали ваши, коммунистов, души и толкают вам миллиардера во власть! Ради неприкосновенности этого паскудного человека его вам толкают. Ребята, коммунисты, но вас же продали!» Деды, которым надо в пояс кланяться, ими торгуют, их дисциплиной торгуют.

Вот вам, омичам, сейчас тоже какого-то перца суют. Ребята, ну не надо! Лучше заниматься телефонным мошенничеством, БАДами торговать, даже черные риелторы, которые отнимают квартиры стариковские после смерти, лучше коммунистов, которые просовывают миллионеров-миллиардеров во власть, торгуя наивностью геройских дедов.

Меня в Омске никто ни о чем не просил. Жаль времени нет, я бы недельку поездил по райцентрам и повыступал бы, объясняя коммунистам, что с ними пытаются сделать. Это же грязь, мне стыдно за коммунистов!

«Папа Зю» — весьма небедный человек, сыночек его тоже. Но я ненавижу торговлю, на которой такое богатство создано. Лучше воровать по карманам в трамвае, чем вот так вот крутить стариками, честное слово!