Известный джазовый пианист о счастье, секретах импровизации и своей нелюбви к шансону.
В Концертном зале филармонии прошел «КРАМЕР JAZZ FESTIVAL». Как всегда, народный артист России пианист Даниил Крамер, арт-директор фестиваля, открыл омичам новые имена, «угостил» публику творчеством известных джазовых коллективов и удивил своим виртуозным исполнением джаза.
Пришлый человек в джазе
– Даниил Борисович, что для вас джаз: профессия, образ мыслей, стиль жизни?
– Ответ крайне прост: я так живу.
– Когда выбирали путь в музыке, что влекло в джаз?
– Я в джазе человек пришлый, пришедший из классики. Никогда не скрывал, что не был и вряд ли уже буду полноценным джазменом. Когда я понял, что не могу быть на сто процентов таким, как те, кто родился и вырос с джазом, только им и занимался. Это был мой комплекс. А потом перестал стесняться и считаю своей самой сильной чертой, что умею слышать одновременно и джаз, и классику.
– Были люди, которые отговаривали вас заниматься джазом?
– Нет. Тех, кто не принимал, было полно. А отговаривать… Кому я был нужен?
– А почему не принимали?
– Когда я начал заниматься джазом, я откровенно плохо его играл. Так что основания не принимать меня были. К чести джазового мира, это неприятие не было всеобщим. Сразу нашлись менеджеры, которые увидели во мне другие возможности, дали мне сцену. Я буду признателен им, пока я жив.
– А ваш педагог в Институте имени Гнесиных благословил вас на джаз?
– Не просто благословил. Профессор Евгений Яковлевич Либерман – один из тех, кто разглядел во мне, молокососе в ту пору, перспективу. Я еще ни одному джазовому менеджеру не показывал ничего, а он сказал: «Это твое, этим будешь заниматься. Но и классику не бросишь». Как в воду глядел. Вот что такое великий педагог! Разглядел меня на десятки лет вперед. Он ученик Генриха Густавовича Нейгауза, я, выходит, внук по школе и горжусь этим родством.
– Потом вас разглядел еще Леонид Чижик…
– Чижик меня не разглядывал, он показал дорогу.
– Он живет в Германии. Вы общаетесь?
– Не так давно сыграли в Ижевске дуэтом на фестивале Чайковского. Я бывал у него в гостях в Мюнхене. Но Чижик не учитель, он мой наставник.
– И критик?
– И критик. У каждого человека должно быть несколько людей, которые его критикуют. Нельзя иметь рядом только тех, кто тебя хвалит. Это оставим попсе.
Поделиться мечтами и сказками
– Вам важно, в каком зале играть, на каком инструменте?
– Нет однозначного ответа. Я никогда не могу предугадать, как пойдет. Бывает, что на плохом рояле, неудобном стуле вдруг стукнет –
и пошло. И наоборот.
– Был случай, когда пришлось играть на рояле без педали?
– Это был мой самый первый профессиональный концерт после окончания института. В ДК. Организаторы, видимо, не обратили внимания или не знали, каким должен быть рояль. А мне надо было играть «Рапсодию» Листа. Я ее и сыграл. Не скажу, что это было здорово. Но куда деваться, если вышел на сцену. У музыканта есть установка: только вперед.
– Вы считаете себя больше исполнителем или композитором?
– Я исполнитель, владеющий композицией и импровизацией. Наверное, большинство джазовых музыкантов на 60 процентов исполнители, на 40 – композиторы.
– Импровизации в каждом вашем выступлении. Как настраиваетесь на это? Высокое слово «вдохновение» есть в вашей жизни?
– Есть, конечно.
– Композитор сочиняет в уединении, а вы импровизируете на публике…
– Это самое трудное: будучи организатором концерта выйти на сцену. А для этого надо «почистить» свою душу, чтобы было что сказать людям. Музыкант играет не пальцами и не ушами. Пальцами – совсем начинающие, научившиеся – ушами. А когда стал музыкантом, играешь душой. Пустая душа не дает возможности играть, ты возвращаешься к игре ушами. Это самые отвратительные концерты. Я не могу себе позволить таких выступлений и, выходя на сцену, решаю, какие истории хочу вам рассказать. Какими мечтами, сказками поделиться. Я довольно странен. Нормальный взрослый человек, продюсер, менеджер, но в остальное от этих занятий время – ребенок. Иногда бывает, что, когда идешь к роялю, тебе хватает воображения, чтобы наполнить душу. Иногда, сев за инструмент, закрываю глаза. Не потому что возношусь. Мне надо попытаться уйти от вас, слушателей, чтобы быть к вам ближе. Это трудно объяснить.
– Вы на сцене не только закрываете глаза, вы подпеваете. И еще вас называют танцующим пианистом. Это ведь не специально придумано и отработано перед зеркалом?
– Вы бы сразу обратили внимание, если бы я вел себя искусственно. Меня много раз спрашивали: нравится ли мне пианист Ланг Ланг? Не нравится. Именно потому, что я не могу отделаться от мысли, что он искусственен. Все эти ужимки, гримасы, позы. Меня жена ругает: «Ты даже не замечаешь, как ты кривляешься за роялем». Серьезно, не замечаю. Вы замечаете, как вы дышите?
Не нужно врать
– Вы немало лет работали на телевидении. Это принесло вам популярность?
– Да, конечно. Но это нельзя назвать работой. Сотрудничал как приглашенный музыкант. Телевидение делает артистов популярными, но закон Ломоносова-Лавуазье неумолим: ты за все должен чем-то платить. Я платил тем, что ничего, кроме регтаймов на телевидении, не играл. Стал чуть ли не официальным регтаймистом советского телевидения. Это меня откровенно угнетало. С огромным трудом добился единственного в своей жизни десятиминутного фильма. Помните, были раньше такие фильмы: «Играет Святослав Рихтер», «Играет Эмиль Гилельс». Сейчас это просто исчезло. Кому нужны Рихтеры и Гилельсы, когда есть передача «Три аккорда»?
– Как, по-вашему, случилась подмена понятий: блатную песню назвали русским шансоном, оскорбив и французский шансон, и русскую песню?
– Не просто оскорбили, а жестоко оскорбили. Это все вопрос вранья. Ну, неприлично называть подобное творчество в телеэфире блататой и тюрягой. Поэтому солгали, назвав шансоном. Любой француз в лицо рассмеется.
– И попсу не любите?
– Нет, пожалуйста, не надо делать из меня Антона Ивановича, который сердится. У меня есть любимые артисты. Я, например, очень хорошо отношусь к Земфире. Считаю ее одной из наиболее умных, интересных певиц. То, что она делает, это, на мой взгляд, не попса, а поп-арт. А на Западе к поп-арту я отношу многих, начиная с «Битлз», «Куин», «Лед Зеппелин».
– Это по-вашему не рок?
– Ну какой «Квин» – рок? Никакого отношения не имеет. И Эдит Пиаф я бы отнес к поп-арту. Надо было обладать ее талантом, чтобы дворовые песенки стали настоящим шансоном. А тут тебе «Три аккорда» и «Лесоповал».
– Вы как-то сказали, что только 15 процентов этноджаза вам интересны, а остальное – это спекуляции на модном направлении музыки. А есть ли русский джаз?
– Я не очень понимаю, что можно назвать русским джазом. Джаз с использованием народных мелодий? Но когда мы произносим «французский джаз», мы говорим не о народных мелодиях, а о направленности, отличной от американской. Французы более романтичны, по-другому играют. Выделяются польский, латиноамериканский, норвежский и шведский джазы. В России пока идет накопление информации. Хотя если 15 лет назад у нас еще полностью копировали американских музыкантов, то сейчас это уходит, и мы начинаем обретать то, что я называю собственной стилистикой. Процесс этот идет стремительно.
Счастлив на сцене
– Есть понятие «джазовые города»? Омск к ним относится?
– Омск относится к числу городов, любящих джаз, но не относится к числу джазовых городов. Здесь нет ареала существования для джазовых музыкантов, джазового образования, достаточного числа джаз-клубов. Сколько их у вас? Один на миллионный город – это мало. Должно быть 6 – 7.
– Говорят, что и любовь омичей к джазу – от вас, ваших программ.
– Наверное, так. Процентов на 70 джаз в Омск привел я.
– То есть вы не только музыкант, но и просветитель?
– Рад бы присвоить себе такую заслугу, но ничем таким специально не занимаюсь. Привожу фестивали, рассказываю. Это часть моей работы, без которой я не хочу жить ни как музыкант, ни как продюсер.
– Продюсер – отдельная профессия, а вы совмещаете. «Мое слово крепче контракта» – это принцип работы?
– Я горжусь своей репутацией. Из меня бывает трудновато вытянуть слово, я могу торговаться с музыкантом, скажем, из США сколько угодно, но когда сказал: «да», он может спать спокойно.
– На ваш 50-летний юбилей друзья подготовили плакат: «Каждый слышит, как он дышит». Эта цитата из Окуджавы – ваш главный девиз?
– Главный. «Каждый пишет, как он слышит, каждый слышит, как он дышит». Про творчество лучше не сказать.
– Когда вы счастливы?
– Хороший вопрос. Попробуйте представить жизнь музыканта. Просыпаешься утром, хорошо, если не в четыре часа, садишься в машину и едешь в следующий город. Приезжаешь, успеваешь принять душ, что-то перехватить из еды – и скорей на сцену. Саундчек (проверка звука), вечерний концерт. Успел чуть-чуть поспать – и в поезд, едешь дальше. Где здесь жизнь? Живешь два часа, которые проводишь на сцене.
Для меня эти два часа таковы, что я согласен вести такую жизнь, несмотря на то что по природе домосед, люблю лениться, ничего не делать. Это не только вопрос заработка.
