И правильно – здесь рос, дрался, влюблялся, в общем, осваивал жизнь. А спустя десять лет – трель колокольчика, короткое застолье и ночное гуляние всем классом, во время которого больше думаешь не о том, что было, а о том, что ждет впереди.
Лично меня впереди ждало возвращение в свою старую школу. Объясню почему. Школа жизни мне досталась под номером 66. Она и сейчас располагается рядом с остановкой общественного транспорта «Улица Рабиновича», хоть и переехала в конце 70-х в новое здание. Учебное заведение занимало старый четырехэтажный дом, в котором сейчас размещается факультет культуры и искусств ОмГУ имени Ф. М. Достоевского. Не знаю, насколько комфортно в моей бывшей школе будущим артистам, музыкантам и режиссерам. А мы, пацаны конца 60-х, чувствовали себя замечательно. Хотя бы потому, что благодаря классически спроектированному зданию школы легко решали для себя проблему сменной обуви.
Мы ненавидели «сменку» люто. Казалось бы, ну что такого позорного, захватил с собой лишнюю пару обуви, переобулся на первом этаже и иди в класс спокойно. Но нет. Каждый день мы топтались внизу, стараясь обмануть бдительных дежурных и проскочить с теми, кто запасся «сменкой». Эта борьба иногда прерывалась ровно на три дня, когда подходила очередь дежурить нашему классу. На короткий период мы сами превращались в бдительных стражей. Заканчивалось дежурство, и эпопея со «сменкой» возвращалась.
Довольно часто выручало то, что черный ход в здании школы ничем не отличался от главного. Такая же широкая и мощная лестница, соединяющая этажи с противоположной стороны здания. Через нее мы и проникали в свои классы.
Беда сваливалась неожиданно, когда спохватившаяся администрация отправляла школьного дворника запереть запасной выход на огромный амбарный замок. Выход, вернее вход, оставался один. Все мужское население класса собиралось на первом этаже. Тут уже не было важно, принес ты «сменку» или нет.
Выждав нужный момент, кто-нибудь громко командовал:
– На прорыв!
Бросались вверх по лестнице все вместе, собравшись в один мощный кулак. Отчаянно и смело. Дежурные пионеры летели в одну сторону, их преподаватель в другую. Это была победа, за которую чуть позже еще ждала расплата. Но в эти секунды счастья страха у нас не было.
Страх пришел однажды, в марте 1968 года. Я на всю жизнь запомнил этот день и голос Юрия Левитана, высокий и строгий. Наверняка сработала генетическая память. Несмотря на то что голос Левитана до сих пор называют «голосом Победы», больше всего он вошел в сознание не одного поколения русских людей страшным вестником начала войны. Предчувствие, от которого мы не просто застыли, а рухнули в сознании куда-то вниз, не обмануло. Диктор сообщал о гибели первого в мире космонавта Юрия Гагарина и летчика Владимира Серегина.
Девочки плакали, а мы держались. И почему-то все смотрели в чистое небо – туда, куда полковник Гагарин уже никогда не поднимется. Это было единственный раз в истории СССР, когда всесоюзный траур был объявлен после смерти не руководителя государства.
А сам руководитель государства того времени Леонид Брежнев приехал к нам в гости аккурат в год нашего выпуска. Про гостей заливаю, конечно. Генсек совершал рабочую поездку по сибирским городам. В том числе побывал в Омске. Его машина проехала по Красному Пути, вдоль которого выстроились ученики двух школ – нашей 66-й, а на противоположной стороне дороги – соседской 77-й. Помню, мы что-то кричали невпопад и радовались. А Брежнев, сидя рядом с водителем, махал нам рукой и улыбался.
К тому времени мы уже перебрались в новое, специально выстроенное для нас здание, в котором сейчас обитают умные и талантливые детки 66-го лицея. Старое, родное для нас здание пустовало недолго. Его быстро обжили студенты юридического и филологического факультетов совсем молодого, не дожившего еще до своего первого выпуска Омского государственного университета. Студентом-филологом меня и угораздило стать. Вероятно, сильно тянули родные стены бывшей школы. Впрочем, я не жалею.
Алексей Сафронов».
