Классик немецкой фотографии о роли случая, цензуре и проблемах с мигрантами.
Выставка «Хельга Парис. Фотография» открылась в областном музее изобразительных искусств имени Михаила Врубеля.
В честь открытия вернисажа фрау Парис – «фотодокументалист с художественным взглядом», как она сама себя называет, прилетела в Омск и провела здесь почти неделю.
Вспоминая город Ц.
– Фрау Парис, в одном интервью вы сказали, что однажды во время съемки в ваших руках качнулась фотокамера, и негатив, а потом и снимок получились размытыми. Тогда вы решили, что именно так должны выглядеть воспоминания.
– Да, так и было. Камера затряслась в моих руках и чуть не упала. Фотоаппарат нужно держать в руках крепко (Смеется.).
– Но это помогло вам найти свой метод в фотографировании.
– Для серии «Воспоминания о Ц.» я пыталась сделать фотографии, которые напомнили бы мне о городе Цоссене. Но я была недовольна результатом, который получался. И когда камера дрогнула в руках, то возник снимок, который вы можете увидеть в зале вашего музея. Когда я отсматривала ту пленку, то поняла, что это и есть способ представления воспоминаний. Если бы была четкая фотография, то мы бы увидели просто предмет. А когда фотография становится размытой, то появляется что-то вроде предмета, не так ли? У каждого человека есть воспоминания, в которых четко запечатлены лишь отдельные моменты, а остальное мы помним смутно. Многие фотографии из этой серии я намеренно размывала.
– Цоссен – это город, в котором в 1945 году вы встретили советские войска. Как вам вспоминается то время?
– В тот год фронт приближался к моему родному городу Голлнов, ныне Голенюв, и мы всей семьей – мама, сестра Ева и я, повинуясь приказу об эвакуации, вместе с другими беженцами двинулись на запад. Оказались в Цоссене. Жить было негде, и мы, спасаясь от бомбежек, большую часть времени находились в бункере, построенном для Верховного главнокомандования. Очень боялись прихода русских. Моя старшая сестра даже предложила маме утопиться. Двадцать первого апреля в город вошли советские войска. В моем детском сознании мужчины Цоссена долго существовали в виде советских солдат и офицеров. Моя мать чистила им униформы, за это ей давали хлеб и продукты. Чуть позднее в Цоссене собралась вся наша семья: дедушка, отец, тети. Один русский офицер, его звали Саша, хотел жениться на моей тете Доре. Как только об их отношениях стало известно, она попала в немецкую тюрьму, он – в русскую. Мы больше никогда его не видели. Саша очень хорошо рисовал. Орел, нарисованный им, казался мне самой прекрасной картиной на свете. Цикл фотографий «Воспоминания о Ц.» был создан после ухода русских войск в 1994 году.
Никогда не снимаю тайно
– На выставке большое место занимает серия автопортретов. Что вас заставило снимать саму себя на протяжении многих лет?
– Я обращала внимание на то, что художники рисуют сами себя, и часто задавалась вопросом: зачем? «Наверное, – думала я, – для того, чтобы заметить изменения в самом себе». Однажды, стоя перед зеркалом, я заметила, что мои чувства отражаются на моей внешности. И я решила исследовать саму себя. Поставила камеру и начала снимать свое отражение. Фотографировала в разные моменты своей жизни – в плохие и хорошие, радостные и печальные. Меня влекла возможность встречи с самой собой. Знаете, это как у поэта: когда ему грустно, он пишет грустное стихотворение и избавляется от меланхолии. В процессе работы я тоже как бы избавлялась от внутреннего груза, который давил на меня. На выставке представлены автобиографические снимки, сделанные на протяжении 8 лет – с 1981-го по 1989-й.
– За годы работы вы отсняли километры пленки. Какими творческими критериями вы руководствуетесь, отбирая фотографии для выставок?
– Для вернисажа в Омске, который в дальнейшем будет путешествовать по миру, я отобрала 133 очень важные для меня фотографии и приняла решение в пользу серийных снимков. Скоро в Берлинской академии искусств у меня откроется очень большая выставка, на которой будут представлены портреты поэтов, деятелей искусства.
– Кого вам легче снимать – простых людей или известных?
– У меня нет такого различия. Для меня существует просто человек. Другое дело, что один боится камеры, а другой нет. Чего я никогда не делала, так это не снимала тайно. Всегда предупреждаю людей и даже прошу разрешения. Хотя я знаю хороших фотографов, которые снимают скрыто, и у них получаются отличные снимки, но это не мой метод.
Черно-белая роскошь
– Почти 50 лет назад вы, специалист по истории костюма, взяли в руки фотокамеру и сделали снимок, который стал поворотным в вашей жизни.
– Я изучала историю моды и вышла замуж за художника Рональда Париса, преподававшего рисование и теорию искусств в инженерном училище. Много лет вращалась в богемной среде. Родились дети – Роберт и Дженни. Когда они подросли и нужно было возвращаться к активной работе, я начала думать о том, чем заняться. И однажды к нам в гости пришел будущий режиссер документального кино Петер Войт. Увидев фото детей, которое я сделала сама, он посоветовал мне посвятить свою жизнь фотографии. Решение было принято спонтанно. Моей первой камерой был чешский фотоаппарат с пленкой шесть на шесть сантиметров. Этой камерой шаг за шагом я фотографировала свою квартиру, натюрморты, соседей, улицу. Я – самоучка. Чтобы развить технические способности, устроилась работать в фотолабораторию.
– У вас много работ, сделанных в театре.
– Я снимала репетиции в театре оперы и балета в Софии, театре немецкого города Фольксбюне. Очень ценю эти моменты. Репетиция позволяет снимать происходящее в атмосфере доверия и открытости.
– Но вот серия «Мусорщики» – это уже совсем другая история, совсем не эстетская.
– Нашими соседями в старом берлинском доме были разные люди, и мое занятие фотографией для них стало делом привычным. Однажды один из соседей, мусорщик, рассказал о пренебрежительном отношении к нему. Я с его согласия сделала серию фотографий о нем и его работе. Затем возникли еще две серии – «Берлинские пивные» и «Перевозчики мебели», которые были позднее опубликованы в журнале с авторскими комментариями. Этими работами я пыталась защитить людей, занимающихся собственным ремеслом. Дело в том, что в 70-е годы целью государства стала национализация. Снимать было несложно. Пролетарский быт мне знаком с детства.
– В этих снимках очень много оттенков серого.
– Это та роскошь, которой обладает черно-белая фотография. Уже восемь лет я не занимаюсь пленочной съемкой. Этот период моей жизни закончился. У меня есть маленькая цифровая камера, которой я делаю путевые заметки только для себя. Цветные, разумеется.
Не боюсь смешения народов
– Фрау Парис, вы жили и работали в ГДР, это было социалистическое государство с определенной системой запретов. Вас как фотографа цензура коснулась?
– Я не была фотожурналистом и свой хлеб зарабатывала репродукциями для каталогов. Но однажды в 1983 году возникла скандальная ситуация: я фотографировала Халле – город с большими традициями в центральной Германии. И хотя город не пострадал во время Второй мировой войны, он был в ужасном состоянии. Делалось это искусственно, чтобы разрушить старую часть города, которая напоминала о прежней, буржуазной Германии. На месте старинных домов с прекрасной архитектурой хотели построить панельные блоки и переселить туда людей. В мои планы не входило фотографировать разрушение города, но это невольно произошло, так как я снимала то, что видела. Выставка «Дома и лица. Халле 1983 – 85» должна была состояться в 1986 году, но ее запретили. Она была показана лишь после объединения Германии. Ее посетили более 16 000 жителей города.
– Насколько тяжело было жителю ГДР влиться в жизнь Западной Германии?
– В общем-то, было несложно. Мы были очень рады тому, что произошли изменения. К сожалению, все хорошее из того, что существовало в ГДР, например, система здравоохранения, школьного образования, было уничтожено. Мы приняли жизнь Западной Германии со всеми ее плюсами и минусами. В идеале хотелось бы построить Германию со всеми плюсами обеих стран.
– Вы живете в Берлине и видите воочию, как развивается ситуация с мигрантами. Как вы ее оцениваете?
– Я обеими руками за то, чтобы помогать беженцам. Но к нам стали прибывать люди не только из тех стран, где идет война. Их всех соблазнили обещаниями, и они приехали. Проблема в том, что беженцев очень много, а наша страна слишком стабильна и бюрократична для того, чтобы быстро предоставить им помощь. Мы не боимся того, что все народы смешаются. Так было всегда. На рубеже XX и XXI веков приехало много русских, поляков, евреев. Это нормально. Вместе с новыми людьми приходит и много хороших черт. Если бы существовала маленькая группка чистокровных немцев, это было бы ужасно. Но с сегодняшней проблемой нужно уметь обращаться, а у Германии нет такого опыта. Эту проблему нужно было изучить до приглашения мигрантов.
– Вы фотографировали эту ситуацию?
– Я – нет, но многие люди снимают. Особенно молодые фотографы. Им это очень интересно.
– Ваша фотовыставка, открывшаяся в Музее изобразительных искусств имени Врубеля, представлена как всероссийская премьера. Вам уже доводилось бывать в нашей стране?
– Я много раз была в Москве, один раз в Санкт-Петербурге. В Волгограде в 1995 году фотографировала ветеранов Второй мировой войны.
– В Сибири не замерзли?
– В день приезда в Омск на улице было минус 20. Я была этому очень рада! Для меня очень важно попробовать пережить настоящую зиму. Омск – красивый город. Музей замечательный! Его коллекция невероятная! И я очень люблю звучание русского языка, поэтому чувствую себя здесь очень комфортно.
Маргарита Зиангирова
