Больные вопросы «Русского и литературы»

Премьера Академического театра драмы – спектакль «Русский и литература» по пьесе Максима Осипова – вызвала оживленные споры среди омских театралов.

Эта пьеса – первая у автора трех книг прозы. При том что Максим Осипов по профессии – врач-кардиолог, кандидат медицинских наук. Он и сейчас работает в Тарусе. «Лекарь в литературе», как назвал Осипова Юрий Норштейн, написал остросовременную пьесу о проблемах наших дней. Какие у нас беды? – Спроси нынешнего россиянина – обязательно будет говорить о социальных проблемах, а главным противоречием назовет пропасть между бедными и богатыми. И все это правда. Но вне нашей души. Максим Осипов осмелился говорить о душевном – литературе и духовном – вере. И сделал это первым, а Театр драмы впервые в России вынес этот разговор на сцену. У нас же бытует мнение, что вера – это глубоко личное и об этом распространяться не стоит. Почему? Разве не пустота души – первопричина греха, а отсюда и бед?

Вкратце фабула такова: в маленьком русском городке живет учитель-идеалист, который воспитывает юношество на великой русской классике с ее сострадательностью, тягой к добру и возвышающей душу красотой. Любимая ученица, в которую он был влюблен и не позволил себе признаться в этом, поступает на филфак в университет Петербурга, а потом бросает учебу и в компании подобных ей филантропов спешит делать добро, помогать «падшим». Один из падших насилует девушку, она кончает жизнь самоубийством. Эта история нам рассказывается, а в спектакле появляется и исчезает только образ прекрасной юной Верочки в белом платье – неокрепшей и навсегда потерянной души. Ее отец – спившийся бывший секретарь райкома, а мать – всему городку мать: и глава Законодательного собрания, и хозяйка пельменной. При том вроде бы верующая, православная. Пост держит, да в день 8 Марта, вовсе не христианский праздник, может и рюмочку пропустить. Кто не без греха. Тип такой бывшей пионервожатой, активной комсомолки, а сегодня новоначальной христианки, случается, усердной не по разуму. Выхлопотала против церковных правил отпевание самоубийцы. Местный батюшка отказал, она обратилась к архиерею, благочинный округа ей не по рангу! А священника своего храма подбивает на зло: построить часовню на месте дома учителя, ставшего после гибели дочери ее личным врагом. Узнаваемо? Увы… Актриса Ирина Герасимова не жалеет пародийных красок, создавая образ.

И тут же зеркальная история. В пельменную устроилась посудомойкой таджичка. В длинной юбке, хиджабе. Но когда для нее возникла угроза насилия, схватила нож – и убила. Классический пример самозащиты. Но за решеткой молчаливая мусульманка вдруг обретает голос и пафос. Она, оказывается, тоже не из простых, с дипломом филфака МГУ, и русский с литературой были смыслом жизни. А теперь – ислам, что, по ее мнению, выше традиций и вообще выше всего.

Монолог Рухшоны (актриса Анна Ходюн) настолько бескомпромиссен, что производит впечатление на «гранд-даму» Ксению Николаевну, которая падает ниц перед силой духа своей работницы, и будоражит зрителя. Отсюда и вопросы: почему в спектакле все наше такое жиденькое и нестойкое, а иная вера превознесена?

Но кто и что возвеличивает? Не автор – героиня, похожая на зомбированную шахидку, с недобрым блеском в глазах, с уверенностью, что врагов нельзя прощать. Право, и мусульмане могут обидеться за такую идентификацию их религии. Но все это есть сегодня в мире. И некрепкие в вере русские, христиане только внешне. И фундаменталистский фанатизм. Жизнь дает пример за примером, как мы не умеем защищать свое, сдаем позиции. Чего только стоит дискуссия о кощунственных плясках в храме. Нам бы, да что нам – всей Европе, побольше бы энергии (по Льву Гумилеву – пассионарности) в сохранении своих духовных ценностей. Но это трудно, да и суета сует опустошает душу. «Полые люди» – определение из пьесы.

Может ли быть спасительным идеалом учитель Сергей Сергеевич? Михаил Окунев играет его обаятельным чеховским интеллигентом. Бессребреник, провинциальный чудак, мечтатель, философ – таких в XX безбожном столетии называли у нас, используя, впрочем, церковную терминологию, подвижниками. Поубавилось их в материальный век, конечно. Жаль. А может, такое служение исчерпало себя? Вот ведь погибла Верочка. И к русской литературе еще бы спасительную скрепу веры, которой жили великие писатели и поэты, чьи тексты так выразительно вплетены в ткань спектакля, воистину литературного, и пока еще понятны зрителям, писавшим в юности сочинения. А скоро, может быть, будут чужды выпускникам школ, в которых литература стала необязательным экзаменационным предметом.

Спектакль, поставленный московским режиссером Еленой Невежиной, побуждает напряженно думать. Он задуманно аскетичен в сценографии, постановочных приемах, что тоже может смущать зрителей, привыкших к яркой театральности.

Только и слышим: нет современной пьесы. Но готовы ли принять не чернуху, не развлекаловку, а интеллектуальный разговор со сцены о больном и очень важном?