Солист Большого театра, победитель конкурса «Большая опера» – об уроках Синявской и Магомаева и о том, почему его не приняли в музыкальную школу
Его голос называют уникальным, сильным, певучим, роскошным, небесным, неземным. Контртенор Владимир Магомадов дважды выступал в Омске: пел партию Зибеля в «Фаусте» Новосибирского театра оперы и балета, а 8 марта нынешнего года дал концерт с органистом из Екатеринбурга Тарасом Багинцом и был восторженно принят публикой.
Из Грозного – в Крымск
– Владимир, контртенор – редкий голос. Было время, когда вы чувствовали себя белой вороной среди вокалистов?
– Среди вокалистов – нет, потому что в последние 10 – 20 лет контртенор не такое уж и редкое явление. Каждый третий вокалист старается петь контртенором: и теноры, и даже баритоны. Зачем только – не понимаю.
– Потому что высокие голоса на пике популярности…
– Да, барочная музыка сейчас в моде.
– Вы с детства мечтали стать певцом?
– Я хотел стать врачом. Но с трех лет пел, переодевался в костюмы, участвовал в представлениях для родителей. Мы жили в Грозном. А когда началась первая чеченская война, семья переехала сначала в Воронеж, потом в Крымск Краснодарского края. Я с 9 лет пел в хоре, с 11 выступал сольно, участвовал в детских конкурсах. А потом, когда услышал оперных исполнителей, подумал: все, без этого жить не смогу.
– Во время наводнения в Крымске семья пострадала?
– К сожалению, да. Слава Богу, все живы, здоровы. Государство помогло с новым жильем, выделило материальную помощь. Так что все закончилось благополучно.
– Родители поддерживали ваше увлечение музыкой?
– Они сначала думали, что я вырасту и пойду учиться в Грозненский нефтяной институт. У нефтяников деньги и работа есть всегда. Но Грозный пришлось покинуть, все изменилось. У меня бабушка – донская казачка, они с дедушкой пели в хоре старинные казачьи песни, выступали на городских мероприятиях. Но когда бабушка поняла, что я хочу выбрать путь певца, она мне говорила: «Вова, хорошо подумай. Надо смотреть на жизнь реально».
– Почему вас не отдали в музыкальную школу?
– Я пришел в музыкальную школу в 12 лет. Сказали, что я слишком взрослый, и не взяли. Поэтому мне пришлось поучиться на подготовительном отделении в Краснодарском институте искусств, ведь у меня было только свидетельство об окончании вокальной студии. Поступил через год.
– А как случился переход в ГИТИС?
– На втором курсе я сдавал экзамены (наш вуз уже стал консерваторией) и попал на конкурс вокалистов. На этот же конкурс привезла своих учеников Елена Станиславовна Рязанцева. Она послушала меня и сказала: «Тебе нужно в Москву, поступить в ГИТИС». Потом она мне перезвонила, чего я не ожидал. Бабушка сказала: «Поезжай!» Я поехал и поступил к Розетте Яковлевне Немчиновой.
Школа Синявской и Магомаев
– И в Краснодарской консерватории, и в ГИТИСе вы были единственным контртенором?
– В Краснодаре да, единственным, а в ГИТИСе на третьем курсе учился контртенор Коля Гладких.
– Я прочитала, что в российских музыкальных вузах нет методики обучения контртеноров.
– В России, к сожалению, не было. На Западе она давно сложилась. Наверное, поэтому Розетта Яковлевна Немчинова, когда я пришел к ней, сказала: «Я контртеноров не беру». А потом смягчилась: «Иди, пой – послушаю». И после этого сказала: «Сдавай документы».
– Как вы попали в ученики к Тамаре Синявской?
– Розетта Яковлевна давно уговаривала Тамару Ильиничну начать преподавание. А я мечтал попасть к Синявской. «Ну, если она согласится с тобой работать», – сказала мой педагог. Синявская согласилась.
– Что вам дали уроки солистки Большого театра?
– Прежде всего, школу. Не каждый контртенор может петь русскую музыку. А я могу в одном концерте петь и барочную музыку, и русскую. Это разная подача звука, поэтому переключаться нелегко, нужно ювелирно оттачивать мастерство.
– А что больше любите исполнять?
– Барокко, музыку композиторов-романтиков. Но больше всего – русскую музыку. Я ее чувствую, она мне близка.
– Но в русских операх нет контртеноровых партий.
– Нет. Только травести-партии, написанные для женских голосов: контральто, меццо-сопрано. Мне нравится петь контральтовые партии, например Ратмира в опере «Руслан и Людмила», поставленной в Большом театре. Очень интересна вокально партия Вани из «Ивана Сусанина». Она написана для сопрано, но с очень низкой тесситурой. В спектакле мне пока не довелось спеть Ваню, только на концертах.
– Вам интереснее выступать с концертами или в оперных спектаклях?
– В спектаклях. Там погружение в игру, там я в образе героя спектакля. Оркестр, костюмы, мизансцены. А на концерте стоишь на сцене, как Владимир Магомадов, и ни за что не спрятаться.
– Вы приглашенный солист Большого театра, «Новой оперы», Новосибирского театра оперы и балета. Не было желания штатно работать в одной труппе?
– Меня устраивало такое положение дел. Но сейчас оно может измениться. В «Новой опере» им. Евгения Колобова я чувствую себя как дома. Мне предложили там работать, надеюсь, все получится. Я очень люблю этот театр.
– В спектаклях «Новой оперы» певцы играют, как драматические актеры. Поют и стоя, и лежа, и в движении.
– Мне это нравится, и благодаря моим педагогам Розетте Яковлевне и Максимилиану Изяславовичу Немчинским я к этому готов. В оперном искусстве сейчас тенденция к тому, чтобы солисты не были статичны, чтобы был синтез искусств. Неинтересно же смотреть, когда артист просто выходит на сцену и исполняет арию. Совсем другое дело, когда он может прыгать, бегать, кувыркаться и при этом еще и петь.
– Как вы относитесь к режиссерским новшествам в постановке опер? Бывает, что солисты отказываются участвовать в спектаклях, когда прочтение классики слишком дерзкое.
– Я и за классическую, и за современную режиссуру, главное, чтобы не было пошлости. Пошлость на сцене не воспринимаю.
– Раз вы учились у Тамары Синявской, значит, были знакомы и с Муслимом Магомаевым?
– Да, мне повезло. Муслим Магометович давал мне душевные уроки. Весь неаполитанский репертуар мы подготовили с ним. Я с детства пел только одну неаполитанскую песню «Санта Лючия». А Магомаев помог влюбиться в этот репертуар. 30 октября 2008 года у меня была премьера «Орфея и Эвридики». Муслим Магометович собирался прийти на спектакль. Но 25 октября умер. В одном из интервью Тамара Синявская сказала, что незадолго до кончины Муслим Магомаев сказал про меня: «Володя, в принципе, уже готов для театра». Ей было приятно, что Муслим Магометович оценил ее работу со мной. В годовщину его смерти я выступал на открытии Крокус Сити Холла имени Муслима Магомаева.
Мороженое под запретом
– Когда в 2013 году вы были участником телеконкурса «Большая опера» на канале «Культура», у Тамары Синявской во время ваших выступлений были слезы на глазах. Вы пошли на конкурс, чтобы победить?
– Нет, я даже не думал о победе. Шел поэкспериментировать.
– За вас проголосовали и жюри, и телезрители…
– Слава Богу, что пришло много смс от телезрителей, а то бы меня обвинили во всех грехах. Ходили слухи: раз Синявская в жюри – победителем будет Магомадов.
– Ведущие во время конкурса охарактеризовали вас так: Владимир Магомадов неразговорчив, сосредоточен на работе, загадочен и неприступен – вещь в себе. Вы такой?
– Я такой только перед концертом или спектаклем. Не могу себя растрачивать на что-то другое.
– Как изменилась жизнь после победы на конкурсе?
– Меня узнали, стали приглашать выступить в разные города. В 2014 году был очень насыщенный график: постоянные разъезды, концерты.
– Вы намерены еще участвовать в вокальных конкурсах?
– Я хочу в нынешнем году принять участие в конкурсе Елены Образцовой. Он состоится в сентябре в Петербурге. Мы познакомились с Еленой Васильевной в Большом театре, потом она состояла в жюри «Большой оперы». Очень была дружелюбным человеком. Я люблю слушать ее записи, как и Тамары Синявской. Очень много вокальных приемов, которые хочется перенять.
– А какие еще вокалисты вас вдохновляют?
– Анна Нетребко, Вероника Джиоева. Из мужчин часто слушаю Муслима Магомаева и ранние записи Дмитрия Хворостовского. На концерте в Москве меня потряс своей техникой контртенор аргентинец Франко Фоджоли. Как легко он берет верхние ноты! Но русская музыка даже таким мастерам, как он, не дается. В Большой театр на прослушивание приезжали контртеноры со всего мира, которые претендовали на партию Ратмира. А в результате партию отдали Юрию Миненко и мне.
– Как часто у вас бывают зарубежные гастроли?
– Я каждый год бываю на фестивале в Румынии. Выступаю в Европе, часто летаю с концертами в Америку.
– А в Китае, где особенно любят высокие голоса, приходилось петь?
– Да, они в восторге от высоких голосов. Витас там кумир. Китайцы очень благодарные зрители. После каждой верхней ноты готовы аплодировать, слушают, затаив дыхание.
– Открыли голос – значит, нужно его сохранять. Или развивать?
– И сохранять, и развивать. Это очень сложно. Когда не получается, певцы рано уходят со сцены. Нужен особый режим. Очень важен хороший сон, чуть недоспал – все: голос не звучит. Нельзя перенапрягаться, петь, когда простужен. Мороженое под запретом. Но вот Муслим Магомаев всегда ел мороженое – каждому свое, и надо понять, что тебе можно, а что нельзя.
– Владимир, у вас есть профессиональная мечта?
– Спеть на многих больших площадках мира. Выступить с оркестрами Владимира Спивакова, Юрия Башмета, Жана-Кристофа Спинози и Антонио Паппано. Это дирижеры, которые поют и дышат вместе с вокалистом.
– Как родные сегодня относятся к вашим успехам?
– Они рады за меня. Бабушка приезжала в Москву на оперу «Руслан и Людмила». Она строгий критик, но когда я сам нахожу в своем пении недостатки, она говорит: «Ты чересчур себя критикуешь».
