Любимец питерских зрителей, заслуженный артист России о сравнениях со знаменитым комиком, работе на легендарных сценах и съемках в кино.
Наш Луи Фюнес
– Сергей Дмитриевич, на фестивале «Молодые театры России» вы блистательно сыграли Оргона в спектакле «Тартюф». Считается, что в театре «Мастерская» работают ученики главного режиссера Григория Козлова. Как вы получили главную роль?
– Мы давно знакомы с Григорием Козловым. Он ведет курс в Академии театра и кино, на котором учится мой сын, его сын занимается в детской театральной студии, которую я веду. Мы давно мечтали встретиться друг с другом в работе. Он долго, два-три года, занимался с ребятами «Тартюфом». И неожиданно пригласил меня, чему я очень рад. Для меня эта роль этапная. Мне кажется, я сыграл не только Оргона, а и героя Шекспира – короля Лира. Роль такая многоплановая. И мы все в жизни часто бываем Оргонами: мы искренне верим людям, а нас обманывают.
– Вы работаете в театре им. Комиссаржевской, а играете чуть не во всех театрах Петербурга, даже в Большом театре кукол. Только в БДТ не играли?
– И в БДТ играл, в спектакле, поставленном на Малой сцене.
– Судя по отзывам в Интернете, у вас масса поклонников, которые следуют за вами из театра в театр. Вас сравнивают с Чарли Чаплином, пишут: «Наш Луи де Фюнес». Но разве французский актер не одинаков во всех ролях?
– Луи де Фюнес был талантливо одинаков. От него большего и не ждали, все хотели видеть его в одном образе. Но если плохое настроение, любому человеку хотя бы несколько кадров из его фильмов – как таблетка. Чарли Чаплин трагикомичный, у него объем личности больше. Конечно, такие сравнения приятны. И меня радует, что мой сын еще больше похож на Чарли Чаплина, чем я.
– Когда парень из актерской семьи идет по стопам своих родителей – понятно. А как вы выбрали этот путь?
– Я родом из Кишинева. Папа – геодезист, мама – геолог, то есть люди, далекие от театра. Но они всегда были творческими людьми. Папа сочинял стихи. Родители не препятствовали, дали мне свободу действий. Я поступил в Институт искусств в Кишиневе, через год был призван в армию, а потом поехал в Ленинград, где в ЛГИТМиКе набирал курс великий педагог Аркадий Иосифович Кацман. Но к нему я не попал, поступил на курс Игоря Олеговича Горбачева.
– А сегодня возможно, чтобы парень из Молдавии поступил в Санкт-Петербургский институт сценических искусств, как теперь называется ЛГИТМиК?
– Возможно, если государство, чьим гражданином является студент, оплачивает обучение. Бесплатно принимаем из Казахстана и Белоруссии. У нас был и есть огромный конкурс. Я, набирая курс, прослушал 1200 молодых людей, чтобы выбрать 20.
Карьера началась с Митрофанушки
– Вы со второго курса играли на сцене Театра имени Пушкина. Это было большой удачей для студента – выходить на легендарную сцену Александринки?
– Игорь Горбачев был художественным руководителем театра. Когда курс учится при театре, мастер дает ученикам какие-то роли, берет их в массовку. А у меня к окончанию обучения в институте было уже пять ролей, в их числе главная – Митрофанушки в «Недоросле» Фонвизина. Конечно, повезло.
– Вы были любимым учеником мастера?
– Мне сложно об этом говорить. Но 20 октября, когда в Петербургском Доме актера отмечали 90-летие Игоря Олеговича и собрались почти все его ученики, пожилые актрисы театра сказали: «Любил он тебя очень!» Я это чувствовал, но впрямую это не выражалось. Горбачев как-то по-особенному на меня поглядывал, подразумевая: давай, парень, пробуй, работай! Вначале шутил по поводу моего невысокого роста: «Тебя не будет видно со сцены Александринского театра». Мне кажется, он в меня верил и потому позвал преподавать в институт.
– Вы считаете вашего учителя большим артистом?
– Он был великим артистом. Уникального диапазона и мощи. Он впитал уроки мэтров театра. Я много взял для себя из того, что он рассказывал, и показывал, и проигрывал. И я научился тому, как надо учить.
– Актерская профессия сегодня в числе немногих, где сохраняется понятие школы и из поколения в поколение передается благоговейное уважение к педагогам. Нет соблазна рушить авторитеты…
– На актерский факультет очень трудно поступить. И за одно то, что тебя выбрали из многих, надо быть благодарным. Горбачев сказал фразу, которая стала моей любимой: «Дурак не научится у умного, а умный научится даже и у дурака». Если ты думаешь, что учитель дает тебе не то и не так, ты все равно можешь овладеть профессией. Ведь у тебя есть уши, глаза, сердце и желание. Актер должен быть человеком восприимчивым.
– Вам 50 лет, и вы сыграли немало замечательных ролей – Митрофанушка, Полоний, Акакий Акакиевич, Фома Опискин, Скапен, Шмага, Фарятьев… Вы считаете, вам везло?
– Конечно, это везение. У каждого артиста есть золотой период, когда появляется зрелость в профессии, но ты еще молод. У меня в 30 – 40 лет зрелость была настолько активная, что все удивлялись, как я успеваю так много играть в разных театрах. Я бросался в работу и готов был пробовать все. А сейчас выбираю, хочется сказать в роли то, что еще не сказал. Счастлив, что многое успел сделать. Когда вышел «Гамлет» в театре «Фарсы», известный театровед Лев Гительман сказал, что можно было бы назвать спектакль и «Полоний», и это была для меня великая похвала.
– Что вы открыли в вашем герое?
– Ту ноту, которой не было прежде ни в кино, ни в театре. Играли Полония как хитрого царедворца. А я увидел в нем отца, который, как квочка, бросается на защиту своих детей и ради них готов на все, и на интриги в том числе. Режиссер Виктор Крамар позволил мне сыграть и довести до конца эту тему. Полоний – роль трагическая и комическая. У Шекспира в каждой пьесе есть шуты. И в «Гамлете» Полоний – это шут, которому позволено хулиганить, говорить глупости. Смешной человечек, бегающий, суетливый. Но это трагикомическая роль.
– Трагикомедия – ваш любимый жанр?
– Самый сложный и интересный жанр. Когда зритель плачет и смеется, мне кажется, это самый великий жанр.
Ученики, театр, кино
– Сегодня есть понятие амплуа?
– Сегодня это понятие размывается. Но я бы сказал: если актер не соответствует своему амплуа – это минус.
– Вам приходилось работать не в своем амплуа комика?
– Много раз. В спектакле «Тойбеле и ее демон» я играл Гурмезаха – любовника. Заглавная роль в «Фантазиях Фарятьева» тоже была нарушением представления о моих актерских возможностях. В такой же ситуации был Андрей Миронов, сыгравший в одноименном фильме нерешительного мечтателя, неудачника в любви.
– Давайте поговорим о ваших фильмах. У вас получился роман с кино или работа на съемочной площадке для востребованного театрального артиста, способ подработать?
– Честно говоря, с кино романа не получилось. Может быть, все впереди? Я был так занят и увлечен театром, что на кино не оставалось времени. Сначала театр, ученики, потом кино. С какого-то времени – ученики, театр, кино. Кино всегда на третьем месте. В последнее время я на себя разозлился: что же это такое? Но как только поступает предложение сняться в кино – у меня выпуск спектакля. И приходится говорить нет.
– Тем не менее у вас большая фильмография, участие в знаменитых питерских сериалах. Какую кинороль вы считаете значительной?
– Из последних – роль Даниила Зельцера в телесериале «Петр Лещенко». Мой герой – импресарио певца. Для меня это была серьезная работа, от которой я получил огромное удовольствие, чем-то похожее на то, какое испытываю в театре.
– У вашего героя был прототип?
– Это реальный, из жизни персонаж. Я про него что-то знал, что-то прочитал, но по ходу съемок я понимал, что это был за человек, который всю жизнь положил на служение звезде и был другом, без которого Петр Лещенко обойтись не мог. Было приятно работать с Константином Хабенским. Мы знакомы давно, учились, играли в театре вместе и симпатизировали друг другу. Поэтому партнерски было легко работать, а это очень важно. Обычно актеры на съемочной площадке быстро устанавливают контакты, а тут эта связь изначально была. Получил большое удовольствие от этой роли.
– А сейчас вы снимаетесь?
– Снялся в криминальном сериале «Чужое лицо», который еще не вышел. Снимаюсь в дипломных работах учеников. Артист должен сниматься! Сейчас мне особенно этого хочется, потому что с возрастом и опытом появился навык, понимание механизмов работы на площадке и от этого свобода. Я застал время, когда в кино работали иначе, чем сегодня. С режиссером Валерием Огородниковым, снимавшем фильм «Путина», мы долго репетировали, обсуждали, искали детали образа. А сейчас на съемках суета, гонка.
Сцена лечит
– А как появилось желание создать детскую театральную студию?
– 22 года назад я впервые выпустил в институте курс и подумал: «Боже мой, я завяз». И бросил преподавание. И тут мне позвонили и сказали, что просят организовать студию в школе. Я пошел из-за того, что время было трудное и надо было выживать. А сейчас жить без студии не могу. У меня там 120 ребят и найдена своя методика.
– Как вы все успеваете?
– Я живу только своей работой. Не успеваю отдыхать, наслаждаться жизнью, увидеть мир, не успеваю заняться домом. И при этом счастлив, что живу своей профессией. Если два-три дня дел нет, я начинаю метаться по квартире, жена говорит: «Как лев в клетке». Вою и тоскую, вместо того чтобы что-то дома подпилить, привязать, приколотить.
– Сергей Дмитриевич, если вспомнить то, что вы в молодости думали об актерской профессии, вы сегодня за то же самое ее любите?
– За то же самое. Я получаю удовольствие от проживания разных жизней. Я достаточно скромный и закрытый человек, а на сцене могу сделать то, что никогда бы себе не позволил. Каждый спектакль – новое плавание и какой-то шаг. Нельзя позволять себе стоять, повторяться, халтурить, потому что жизнь короткая. Да, устаю, но после спектакля чувствую, что он меня вылечил. Я благодарен театру за вертикаль: искусство приподнимает людей, и вместе с ними приподнимаюсь я. Если нет театра, жизнь становится унылой, скучной, пошлой и страшной. У меня есть такое наблюдение: театр преображает людей и лица. Когда мы приезжаем на гастроли в города, где нет хороших театров, я вижу, что у людей другие лица. Пользуясь случаем, хочу передать Омску низкий поклон, потому что ваш город театральный. И когда к нам в институт приезжают поступать ребята из Омска, мы их с особым вниманием слушаем. У омичей потрясающие лица.
