Генеральный директор Государственного Эрмитажа об уникальных проектах крупнейшего музея и о том, как другие города завидуют Омску
В диалоге с отцом
– Михаил Борисович, Пиотровские более полувека во главе Эрмитажа. Кому было труднее руководить музеем – вашему отцу или вам?
– Думаю, всегда трудно. Сейчас, поскольку есть мобильная связь, я сплю с несколькими телефонами, а папа спал рядом с одним, стационарным. В каждое время есть свои трудности, всегда нужно доказывать, что культура выше всего остального. Раньше, в советское время, были идеологические проблемы, а финансовых – меньше. Когда в 1991 году я стал директором, идеологических проблем не было никаких, при этом в музее – ни копейки. И никакой надежды на финансовое благополучие. Сегодняшнее время посередине между этими крайностями. Опять начались идеологические проблемы. Вызовы, которые существуют в музейной жизни, всегда трудные. Но когда ты с ними справляешься, это очень важный результат. Так что всегда трудно работать, но всегда интересно.
– Вы помните, когда вы впервые переступили порог Эрмитажа?
– Не помню, потому что это произошло, как только я научился ходить.
– Предполагали, что будете работать в Эрмитаже?
– Нет, конечно, не предполагал.
– Какие принципы вашего отца, по-вашему, должны неукоснительно соблюдаться сотрудниками Эрмитажа?
– Никаких особых принципов у отца не было. Кроме принципа порядочности, верности Эрмитажу. Я всегда сверяю свои поступки с отцом, не пытаясь на него равняться. Думаю, когда он считает, что я не прав, а когда прав и наши оценки происходящего более-менее совпадают.
– Как собирается коллектив Эрмитажа? Нужно обладать особыми качествами, чтобы работать в крупнейшем музее?
– Эрмитаж сам определяет, подходит ему человек или нет. Можно прийти на работу, но если не подходишь, музей тебя выпихнет тем или другим способом. После пяти лет работы остаются подходящие сотрудники. Они сами могут не понимать, какими качествами они соответствуют Эрмитажу.
– Какие традиции Эрмитажа, на ваш взгляд, следует сохранять, как ценные экспонаты?
– Главная наша традиция – это доброжелательный дух огромного музея. Эрмитажная традиция – быть лицом страны. В музей приходят иностранные гости, прежде чем пойти на переговоры, и выходят потрясенными увиденным. Но это не мешает музею быть демократичным. В музее есть предметы и история на любой вкус, в нем интересно детям, молодежи, взрослым. Человеку с высоким образованием и человеку без образования, который пришел посмотреть дворец. Еще одна традиция – диалог культур в широком понятии. Можно сказать: «Мне наши художники понятны, а ваши непонятны». История очень легко превращается в войны культур и войны памяти. Сейчас у нас войны памяти расцветают. А музей должен объединять людей и культуры в некий диалог. Эта традиция развивается в Эрмитаже с того времени, когда при Николае I в коллекцию включили археологические находки. Музей постоянно пополнялся и стал энциклопедическим, универсальным, который рассказывает о разных культурах, истории их освоения.
Треть посетителей приходит бесплатно
– Как вы относитесь к инновациям? Они не входят в противоречие с традициями?
– Не входят. Наоборот, именно в борьбе за традиции создаются инновации. Эрмитаж – ну зачем скромничать – самый инновационный музей в России и один из самых инновационных в мире. Мы подчеркнуто консервативны, потому что мы работаем в музее XIX века. В музее с окнами, что создает разные проблемы. Когда я стал директором, у нас проходил Международный консультативный совет, и коллеги из-за рубежа говорили: надо, чтобы музей XIX века сохранялся. Это последний и единственный музей в духе того времени, и не надо слишком стараться, чтобы превратить его в музей XX века.
– В «Дни Эрмитажа в Омске» посетители музея имени Врубеля увидели привезенное вами уникальное аудиовизуальное оборудование. Не заменит ли виртуальное путешествие по музею реальное?
– Мы демонстрировали в Омске не оборудование, а использование этого оборудования. Сегодня оно дорогое, потом будет дешеветь, правда, появятся новые технологии, и опять цена взлетит. Но музей ничего не тратил, это экспериментальное оборудование. Его использование – способ привлечь спонсоров и производителей. Поэтому можно проявлять изобретательность, чтобы и в вашем музее сделать что-то подобное. Конечно, сейчас виртуальностью заменяется подлинность, мы живем в таком мире. Музей остается единственным оплотом подлинности. Мы показали омичам «Путешествие в историю Эрмитажа с Константином Хабенским» и «Зал Юпитера». Рассматривая зал через специальные очки, человек может подняться к голове античной статуи Юпитера и посмотреть ему в глаза – это хорошее дополнение к тому впечатлению, которое дает посещение музея. Я не противник виртуальности, я за то, чтобы помочь людям воспринимать произведения искусства, но против того, чтобы человек решил: «Я все видел, не надо мне никакого Эрмитажа». Оборудование должно помогать музейному делу, но энергию подлинности можно ощутить только в выставочном зале.
– Михаил Борисович, музею нужно зарабатывать деньги, а у вас немало льготников, которые посещают Эрмитаж бесплатно. Как это сочетается?
– Не нужно музею зарабатывать деньги, музей может зарабатывать деньги. Вопрос о льготах должен решать сам музей, никто не должен ему указывать. Один из способов оценки работы музея – сколько он заработал. Но, несмотря на это, к нам могут прийти бесплатно школьники и студенты, независимо от гражданства и национальности, а также пенсионеры России и Белоруссии. Плюс – один бесплатный день для всех каждый месяц. Наши льготники – это треть из четырех миллионов посетителей музея.
– Приходилось ли вам сталкиваться с цензурой?
– В Эрмитаже цензуры, слава богу, нет. У нас нет цензуры от властей, но есть цензура публики. Музей должен просвещать публику, а люди не всегда хотят просвещаться. Они считают: если мне это не нравится, значит, это плохо. Одним нравится одно, другим – другое. Чтобы понять какие-то вещи, надо знать контексты. Музей постоянно пребывает вот в таком движении и диалоге с публикой.
– На днях в Эрмитаже открылась выставка к 100-летию революции. Сложно было ее подготовить?
– Это грандиозный проект, весь дворец преобразился, чтобы заставить стены говорить о том, что происходило. А происходило многое. Зимний дворец был громадным лазаретом, в нем заседали различные комиссии, одна из них готовила процесс над императором, который так и не состоялся: царя убили без суда. Здесь находились Временное правительство, Керенский, был штурм Зимнего. Мы попытались передать атмосферу этих событий. Есть экспозиция, посвященная фильму Эйзенштейна «Октябрь». по теперешним понятиям, фильм – это фальсификация истории. Но это художественное осмысление происшедшего и попытка придать красивую форму событиям, которые, в отличие от других, имели результат. Это первая большая выставка в Эрмитаже, посвященная революции. Мы считаем, что революция стала историей, и можно рассуждать о ней по-музейному, превращая разговор в диалог, а не в споры.
– А к юбилею Победы вы открывали выставку о работе Эрмитажа в блокадном Ленинграде?
– Мы регулярно делаем такие выставки. Если в эпоху революции нужно было спасать музей от всего, что творилось, то во время войны нужно было не только спасать, но и представлять искусство символом борьбы добра со злом, символом стойкости. Существование Эрмитажа в осажденном Ленинграде делало этот город неприступным.
Лувр перенимает опыт
– Чья это была идея создания центров Эрмитажа в разных городах мира?
– Идея наша. Существует проект, который музей выполняет уже в течение 25 лет. Он называется «Большой Эрмитаж». Как проекты большого Токио, большой Москвы, он предусматривает включение в музейную программу всего вокруг. Это такие концентрические кольца: Дворцовая площадь, филиал Эрмитажа в Петербурге, открытое фондохранилище, выставки, центры Эрмитажа вне Петербурга. Мы давно это придумали и начали создавать центры в Лондоне, Амстердаме, потом в Казани, других российских городах.
– Есть ли такая практика в крупнейших зарубежных музеях?
– Это наша идея. Есть опыт создания филиалов внутри своей страны. У нас же не филиалы, а именно центры, которые сами по себе независимы, являются частью культурной карты своего региона и одновременно содержат в себе обращение к Эрмитажу, который определяет то, что в них происходит. Это было похоже на то, что делает Фонд Соломона Гуггенхайма. Но у американского музея центр в Венеции возник сам по себе, и оттуда картины никогда не должны вывозиться. «Гуггенхайм» участвует в работе центра только советами. У нас идея другая. Мы вместе с Нью-Йоркским музеем Гуггенхайма делали центр в Лас-Вегасе. Он очень удачно работал семь лет, но оказалось, что центр очень дорого содержать. Сейчас Лувр открывает свой центр в Абу-Даби. Как говорил бывший директор Лувра Анри Луаретт, на это французов подвиг наш пример, это правильно и интересно. Получается, мы придумали способ делать то, что у тебя есть, общим достижением. И для этого найден верный алгоритм.
– Расскажите о ваших впечатлениях от того, как идут дела на реконструкции здания под центр «Эрмитаж-Сибирь».
– Я не впервые в Омске, а на площадке побывал впервые. Мы там были с коллегами из Музея имени Врубеля и директорами Екатеринбургского и Владивостокского музеев, где тоже создаются центры Эрмитажа. Я увидел место нашего будущего центра, раньше мне его показывали на картинках, это было красиво. А тут я убедился, что место изумительное. И символично: центр будет на улице Музейной. Еще в аэропорту мне показали археологические находки, обнаруженные во время строительных работ: захоронение третьего тысячелетия до нашей эры. Мне, как археологу, показалось это хорошим знаком. Находки можно сделать частью постоянной экспозиции центра. Что касается строительных работ – по-моему, они идут так, как надо. Самое сложное в нашей культуре – строительство. Почему-то трудно строится все, что нужно для музеев. Будем надеяться, что реконструкция закончится благополучно.
– Как Омск попал в перечень городов, где работают или готовятся к открытию центры Эрмитажа?
– Омску многие завидуют, говорят: а почему Омск получит центр «Эрмитаж-Сибирь», а не Новосибирск или Иркутск? Мы сочли, что у Омска есть качества, которые нам подходят. И энергичные люди, готовые продвигать проект. То есть в Омске мы нужны, полезны и сможем стать частью жизни города с громадными культурными традициями.
