Народному артисту России, почетному гражданину Омска присвоено звание «Легенда омской сцены».
Заснул, проснулся – Новый год
– Валерий Иванович, к вашему 70-летнему юбилею в театре драмы – премьера водевиля «Лев Гурыч Синичкин», где у вас заглавная роль. Ваш герой – актер, который говорит, что играл на сценах 37 театров. А вы 45 лет – в Омском академическом театре драмы. А что у вас общего с героем?
– Мы оба провинциальные актеры, и спектакль если не гимн, то песня о провинциальных актерах, которые посвящают всю свою жизнь искусству. Бывают трудности и печали, бывает голодно и холодно, и не всегда получается роль, но они живут страстью к своему делу. Мы не говорим, что работаем, мы говорим: служим. На службу наша жизнь и похожа. Ты все подчиняешь театру: утром – репетиция, вечером – спектакль. Нет времени на посиделки с друзьями, на то, чтобы сходить в гости. Как говорил Ролан Быков: заснул, проснулся – Новый год.
– А ведь вы могли стать столичным актером, вас звали в Театр сатиры, Ленком, «Эрмитаж»…
– И в Германию звали, и в Америку. Директор театра в городе Милуоки предлагала приехать и год изучать английский: «Слух у тебя хороший», а потом войти в труппу их театра, где в штате 10 актеров, а остальные – приглашенные. К Михаилу Левитину, который поставил у нас «Елку у Ивановых» и пригласил меня в театр «Эрмитаж», я чуть не сорвался. Я приехал, уже почти начал репетировать «Старшую сестру», где мне предложили роль дяди. Трактовка была настолько интересной, что я загорелся. Там мой герой – самый талантливый в семье. Левитин – режиссер интересный, тонкий, у него комедийное сочетается с трагическим – это то, что я люблю. Решил: доработаю и приеду. Я видел, как бывает трудно театру, когда актеры уходят, приходится снимать спектакли. А тут готовится премьера – «Торжество любви». И Евгений Смирнов болен. Я начал репетировать в надежде, что передам ему роль, да так и остался. Стыдно, что подвел Левитина. Но, как заметил Жванецкий: самое главное, когда выпрыгнул из самолета, – не передумать.
– Что удержало в Омске?
– Люди, сибиряки. Я родился в Сибири, меня окружали прекрасные, добрые люди, честные, искренние. Здесь взаимовыручка – правило жизни. И сегодня это есть: если на дороге с машиной что-то случится, помогут даже колесо поменять. А в тайге как ты можешь выжить один? Однажды мы с Валентином Распутиным пошли по ягоды. Напали на голубику. У меня за плечами двухведерный металлический горбовик. Пока наполнил, стемнело. И мы заблудились, кружим по лесу, выйти на тропу не можем. В августе ночи холодные, зажгли костер. А утром оказалось, что тропа рядом. Дошли до зимовья, а там хлеб, сухари, масло, спички. И мы оставили припасы незнакомым людям. Мне Володя Гуркин говорил: «Валера, не езжай в Москву, тебя тут съедят, потому что ты не умеешь огрызаться». В столице отношение к провинции высокомерное. Особенно обидно видеть пренебрежение от тех, кто сам приехал из провинции.
– Что такое есть в омском театре, что вы храните ему верность?
– У нас живой театр. Когда к нам приходят актеры из других театров, сразу чувствуется диссонанс, каким-то «соседним» голосом люди говорят на сцене. Каждая труппа отпечаток оставляет на актере, иногда на всю жизнь. Мой педагог из Иркутского театрального училища говорил: «Валера, всегда слушай, ищи тон роли, тон сцены. Настраивать надо ухо, как инструмент. Остаются в театре только те, кто это умеет делать».
Потомок князей и казачьего атамана
– Что такое актерское счастье?
– Я должен Бога благодарить за то, что стал актером, родившись в маленьком городке Усолье-Сибирское на окраине тайги. Он на Транссибе, из окон дома я видел поезда, в которых куда-то ехали люди, по-другому, чем мы, одетые, на столах у них горели лампы и стояли стаканы с чаем. Красивая жизнь где-то там, но не у нас. Я спрашивал маму: «Почему мы здесь живем?»
– Почему же?
– Потому что ссыльные. По одной линии – забайкальские казаки, бабушка была племянницей атамана Семенова, и меня в детстве дразнили семеновцем недобитым. По другой – потомки князей Шурыгиных, которые бежали от советской власти и не сумели добраться до границы. Мой дядя как-то показал мне кольцо и сказал, что это печатка князей Шурыгиных. И прибавил: «Только никому об этом не рассказывай». Бабушка воспитывала меня в казачьем духе. Говорила: «Ты мужчина в доме, приказывай девчонкам!» Девчонкам – по 30 лет, а мне 7. Еще она говорила: «Ты в кого такой уродился, что удержу-то нет?» И сама была с характером.
– А как возникла фантазия об актерской профессии?
– Внезапно. Но я маленьким всех показывал, передразнивал. Как дядя Федя, тетя Муся пляшут. Как разговаривают и ходят учительница Мария Григорьевна, директор школы Петр Иванович. Мне за это попадало. А в Иркутское театральное училище поступил в 15 лет. И вскоре получил свой первый гонорар – на телевидении, где в прямом эфире вел передачу для детей о памятниках культуры. А в 18 играл главную роль в Иркутском ТЮЗе. И в Иркутский драматический взяли, когда еще диплома не было.
– Если бы вы не стали актером, то кем бы стали?
– Врачом. Моя мама хотела быть врачом, но не получилось, потому что из семьи репрессированных. Бабушка Елена Александровна была травница. Лечила людей отварами, умела боль рукой снять, кровотечение остановить. В отличие от нынешних целителей помогала людям бесплатно. Она была глубоко верующим человеком.
– Значит, Сганарель в спектакле «Лекарь поневоле» – это воплощение и той, и другой мечты?
– Наверное. В жизни ничего не бывает случайного, все предопределено. Если должно произойти – происходит. Я вот вокалом хотел заниматься и даже стать оперным певцом. Не получилось, набора не было. Но я почти во всех спектаклях пел. Буквально с первых ролей стал поющим актером. Когда в Иркутске ставили спектакль «Старший сын» и я стал первым исполнителем роли Сильвы, Саша заставил меня взять гитару. Я до этого никогда не играл, а с легкой Сашиной руки научился.
– Вы дружили с Александром Вампиловым?
– Дружили. Он ввел меня в круг писателей, журналистов, художников. Мы ходили друг к другу в гости, обсуждали творческие работы. Мне говорили, что Сильву Вампилов писал с меня. Хочется верить, потому что у меня настолько легко эта роль пошла… Мог в любом состоянии ее играть, даже когда болел гриппом.
Яблоко в память о великом актере
– Валерий Иванович, какие роли за 45 лет работы в Омском театре драмы вы считаете знаковыми?
– Одна из первых – Родиона Раскольникова. Я был увлечен Достоевским, зачитывался до того, что температура поднималась. Однажды мне даже вызвали скорую, хорошо, врач понял, в чем дело, посоветовал чайку попить, успокоиться. А потом в Ленинграде меня провели по местам, где ходил Раскольников. Приезжаю в Омск, и главный режиссер Яков Маркович Киржнер говорит: «Ты будешь играть Раскольникова». Парадокс: спектакль не стал большой удачей. Киржнер его перегрузил, в московском театре поставили 5 сцен, а у нас было 25. Четыре часа дикого напряжения, я играл человека без кожи и сам превращался в такого. Порой думал: умру, не дотяну до конца спектакля. Для меня это был забег на марафонскую дистанцию. Но и преодоление себя, шаг вперед.
Всеми признанный спектакль «Лекарь поневоле» много для меня значил. Бард-опера «Московские кухни». Много было дорогого, ценного в работе над ролью Брандо в спектакле «Натуральное хозяйство в Шамбале». Я долго мучился, пока не нашел ключ к своему герою, не понял отчаяния разочарованного человека, который был священником, потом врачом и стал патологоанатомом – вот какой большой путь прошел. И создает себе мир, где есть любовь, которая может спасти. Однажды у торгового центра ко мне подошла группа женщин – человек восемь. И они сказали, что каждый месяц ходят на этот спектакль. Это было неожиданно и приятно. Мощным был спектакль «Церемонии зари», где я сыграл предводителя испанских конкистадоров Кортеса, человека, завоевавшего все и все потерявшего. Сегодня один из любимых персонажей – генерал Чарнота в «Беге».
– Вас не смущало, что эту роль блестяще сыграл в кино Михаил Ульянов?
– Абсолютно не было комплексов, потому что у нас в спектакле все иначе. В фильме много революции, которой у Булгакова нет. 60 процентов того, что в фильме, в книге нет. Все вспоминают сцену с картами, сыгранную Ульяновым и Евстигнеевым. Там много придумано самими гениальными артистами. В нашем спектакле тоже есть эта сцена, но она короткая. Генерал Чарнота – фигура трагическая, трагикомическая. Я играл и думал про казаков и сибиряков. Сильные люди, по ним катком прошлись, а они, как трава, все равно поднимаются и будут жить. Эта сила и радость бытия – замечательные качества русского человека.
– У вас сегодня 10 названий в репертуаре. Вы постоянно говорите, что хотите больше новых ролей. А зачем?
– Мне рассказывают: Станислав Любшин с тревогой спрашивает, с приходом нового руководства МХТ будут ли у него новые роли? А ему 85 лет.
Когда нет работы, я не выхожу из дома и ничего мне не хочется. Я привык к определенному ритму, режиму, привык себя тратить. Как доноры, когда перестают сдавать кровь, им не очень хорошо. Хотелось бы новую богоугодную роль сыграть, чтобы она была по душе. С красивой русской речью. В спектакле «Правда – хорошо, а счастье – лучше» зрители наслаждаются прекрасным языком Островского. Я в этом спектакле играю Силу Ерофеича Грознова совсем не так, как это делал Александр Щеголев. У него герой был немощным, дряхлым, а мой еще помнит военную выправку. Но мы с режиссером Георгием Цхвиравой решили процитировать великого актера. Мой герой, как и его, чистит яблочко. Это в память об Александре Ивановиче. Я никогда не просил поставить на меня спектакль, дать мне какую-то роль. И Льва Гурыча Синичкина мне предложил режиссер Роман Самгин. Играю, если спектакль идет три часа, а у меня текста на полстранички. Так воспитали. Театр – главное в моей жизни. Грех признаться, театр всегда был у меня на первом месте, а семья и все остальное – потом.
