Молодой драматург – о спектакле «Про город», творчестве и родном Омске.
Про город, его желания, страхи, мечты
– Серафима, спектакль «Про город» по вашей пьесе так тепло был принят публикой на премьере, что обещает стать хитом «Пятого театра». Чья это была идея – представить сценки на станциях несуществующего омского метро?
– Это была идея театра, но она сильно резонировала с моими собственными стремлениями. Потому что в 2015 году я уже работала над проектом, связанным с историей и культурой Омска. Это был спектакль «Сорокин», поставленный на любительской сцене, на который я получила омский грант «Ритм» и федеральный грант «Таврида». И была создана фантасмагория. Сорокин был для меня духом города. Придумали легенду: под землей до сих пор зарыто золото Колчака, его нельзя выкапывать, иначе начнется новая гражданская война. Поэтому в Омске нельзя строить метро. То есть тема омского метро уже мелькала в моей пьесе. Потом по ней был поставлен радиоспектакль. А работа для «Пятого театра» началась с того, что в марте прошлого года ко мне пришел режиссер Денис Шибаев и сказал: «Серафима, давай сделаем спектакль про омское метро. Меня раздражает, что его нет. А Омск мне очень нравится»
– Откуда приехал Денис Шибаев?
– Он петербуржец. Приехал к нам два года назад. Ему хотелось поставить спектакль про город, его желания, страхи, мечты. Причем с выходом на позитив, потому что превратить город и его проблемы в саркастические мемы – это довольно странно. Как Денис привык действовать? Когда они с женой увидели, что в доме нет раздельного сбора мусора, очень удивились. Собрали подписи жильцов и через несколько месяцев добились установки двух контейнеров. Для Дениса очевидно: тебе не нравится что-то – попробуй изменить. Ему непонятна ситуация, когда город ругают, но при этом не предпринимают никаких активных действий. У нас привыкли называть Омск депрессивным миллионником. А что такое депрессия? Это отсутствие огня, чтобы что-то менять. На самом деле мы можем изменить порядочное количество вещей. Метро сами, конечно, не выроем, но сделать себя более довольными мы в состоянии. Но из-за тщеты невыполненных обещаний чувствуем себя подавленными, и это выливается в комментарии про город-дыру.
– Я шла на спектакль и боялась, что он будет злым, а получился он добрым, с долей оптимизма. Вы сочиняли пьесу вдвоем?
– Втроем, в процессе принимал участие и художественный руководитель театра Никита Юльевич Гриншпун. У нас разные взгляды на город и на театр. Поэтому, чтобы прийти к согласию, работали до седьмого пота. Столько всего было отвергнуто в процессе работы! Изначально была идея: пьесу напишут 12 драматургов, каждый по сценке. Причем все остальные, кроме меня, никогда в Омске не были. Так собирались создавать нереальные мифы. Другой замысел: сделать документальный спектакль – вербатим, брать интервью. Собрали много материала, который в спектакль не вошел, но повлиял на работу с сюжетом. На каждой станции омского метро мы старались сочинить миф, то есть проблему или городские мечты, чаяния, надежды. Сюжет про омича, который забирается на бочку у забора «Арены Омск» и болеет за «Авангард», которого в городе нет, переписывался раз восемь. Была даже угроза срыва премьеры. Но, к счастью, за одну ночь я ее заново написала.
– Вам никто не говорил, что спектакль похож на миниатюры КВН?
– Я и сама это вижу. Изначально я работала совсем в другом жанре. Но мне говорили: «Перепиши, перепиши». Хотелось больше смешного, абсурдного, фантасмагорического.
– А в финале у зрителей светлое чувство. И цитата Паустовского про любовь к городу к месту.
– Получились не хохмы про город, а сатира. Как говорят, сатира – это оскорбленная любовь. А в конце – любовь в общем смысле.
– За что вы любите Омск?
– За то, что он дал мне оптику, взгляд на мир. Для писателя иметь свой голос, свой взгляд очень важно. На это влияет место, где он живет, впечатления, ощущения на уровне гения места. Почувствовать гения места очень важно. Когда люди читали мою повесть «Голова- жестянка», меня спрашивали: «Вы петербурженка?», имея в виду окраску речи и описания места. А я передавала настроение Омска.
В розовских традициях
– «Про город» – первая постановка вашей пьесы?
– На профессиональной сцене первая. Были еще читки. Самое крупное событие в профессиональном театре – читка моей пьесы в МХТ им. Чехова в 2017 году. А еще у нас с Настей Вареник есть свой любительский театр в ДК им. Красной гвардии, даже больше – кинотеатральное объединение «Гудвины», поскольку мы и короткометражный фильм сняли. 16 апреля в рамках фестиваля «Театральная весна» там будет показан в новой редакции спектакль по моей пьесе «Хочу по правде». Эта пьеса отмечена премией фестиваля молодой драматургии «Любимовка» и получила приз конкурса «В поисках новой пьесы» Российского академического молодежного театра. Сейчас выходит в сборнике новых пьес издательства «Самокат». А подростки репетируют в «Гудвине» новую пьесу в стилистике клоунады «Парижская сказка» – для детей и про детей. Премьера – 25 апреля.
– Вы пишете в основном для детей, подростков, молодежи?
– Можно так сказать. Мне просто близки эти проблемы. У нас подростковый возраст сильно удлинился. В благополучных условиях – едва ли не до 30 лет. Я из него вышла в феврале. Пора писать пьесы 18 +.
– Трудно сегодня молодому драматургу пробиться на сцену?
– Довольно трудно. Требуется от 5 до 10 лет. Сначала вас замечает профессиональное сообщество, начинаются конкурсы, читки, эскизы, лаборатории. Потом заказы. И только после этого начинают ставить пьесы, которые ты написал по собственному желанию.
– Журнал «Современная драматургия» не помогает?
– Он выходит, но раньше все театры его подписывали, а теперь этого нет. В этом журнале написали о моей первой пьесе «Деревья без цветов», что она акварельна, написана в розовских традициях и стилистике про горячих молодых людей, которые хотят отстоять свою правоту в условиях, неподходящих для этого. Так хорошо ее охарактеризовали, но она еще ждет своего режиссера.
– Вы окончили филологический факультет ОмГУ. А не было желания поступить в литературный институт?
– Были мысли, но родители были против моего отъезда из Омска. А на 3-м курсе я встретила своего будущего мужа, поэтому вопрос о переезде отпал.
– А почему недолго поработали и ушли с должности заведующей литературной частью ТЮЗа?
– Много причин – от моего малого опыта до эмоций. Не сработалась с командой. Завлит сегодня – это, по сути, специалист пиара. Есть в стране несколько завлитов – Олег Лоевский, Павел Руднев, которые предлагают пьесы для постановок, проводят лаборатории, организовывают фестивали. Но это исключение. Кстати, в «Пятом театре» работа с автором велась в лучших традициях прошлого. Было интересно. И в этом театре растет свой драматург – завлит Екатерина Кулакова пишет пьесы.
– Серафима, вы ведь начали с прозы?
– С прозы. Была повесть «Химера», с которой в 2012 году я ездила на семинар Союза писателей Москвы. Руководители семинара Евгений Попов и Анатолий Курчаткин сказали, что моя проза больше похожа на пьесу и стоит попробовать себя в драматургии. И несколько лет я писала только пьесы. А потом опять вернулась к прозе, и в апреле в московском издательском доме «КомпасГид» выходит моя книга «Голова-жестянка».
– Вы как-то сказали: «Хорошие пьесы рождаются из большого предательства, а хорошая проза – от большой тоски». По-вашему, благополучный человек не может заниматься литературой?
– Ночуя на теплотрассе, затруднительно писать. Хотя и можно.
– Как Аркадий Кутилов…
– Поэзия – другое искусство. Пьеса требует усидчивости, а проза еще большей. Что такое благополучный человек? Тот, у которого есть кров над головой и пища. Благополучных людей много. Но эмоциональное что-то создать без горестей, сильных впечатлений, поражений, я считаю, невозможно. Самые светлые и детские произведения писались во время мировых войн. Потому что люди желали спрятаться в этом прекрасном мире от невзгод. А если мы находим в себе силы говорить о чем-то темном, страшном, копаться в себе, искать какие-то выходы, поднимать проблемы – скорее всего, это означает, что у нас более или менее благополучный фон.
Между иронией и искренностью
– Как бы вы определили свой творческий метод? Постмодернизм?
– Постмодернизму больше 50 лет, если начать считать с Борхеса. Постмодернизм – это ирония, возведенная в абсолют, распад, смерть автора, цитирование, самоцитирование. От этого есть некоторая усталость. Я отношу себя к метамодерну. Одна из черт этого направления – возврат искренности. Метамодерн – это мерцание позиции автора между иронией и искренностью. В пьесе «Про город» это четко видно: ты смеешься и все-таки любишь. Любишь – и все-таки больно. Больно – и есть что-то хорошее. Это попытка смотреть двумя глазами на то, что происходит. Это ключ для определения отечественного метамодерна.
– У вас премии им. Федора Достоевского, Виктора Розова, Владислава Крапивина. Какая для вас важнее?
– Это мои жизненные этапы. Премии помогли понять, что я «не тварь дрожащая», а автор. И так теперь думает не только моя мама. Премия Достоевского – «О, меня заметили в моем городе!» Победа на конкурсе к 100-летию Розова – «Ух ты, я драматург! Надо поверить, еще что-нибудь написать». А премия Крапивина – самое крупное мое достижение. Хочется выразить эмоции словами Ксении Драгунской: «Я писатель, а не драматург затурканный».
– Мама и бабушка – заслуженные артистки России, дедушка – знаменитый Петр Вельяминов – народный артист России. Не было желания сохранить фамилию?
– Только однажды в программке вечера в Доме актера «Яблоко от яблоньки» меня назвали Серафимой Вельяминовой. Меня смущало звучание: много «е» и «и». Оставила фамилию отца, доставшуюся ему от отчима. Родная фамилия была бы Николенко. Как говорят японцы, талант не наследуется. Они имеют в виду, что каждый должен сам за себя отвечать и добиваться успеха.
