Известный омский скульптор отмечает 60-летие персональной выставкой в Доме художника.
Мечта о новом Дон Кихоте
– Александр Николаевич, выставка поражает изобилием новых скульптур, идей, в них заложенных. Все выполнены из сварного металла. Наверное, это самый трудоемкий вид скульптуры. Вы трудоголик?
– Мне кажется, человек, по-настоящему занимающийся искусством, думает не о количестве, а о качестве. Я в последнее время большие работы не делаю, в основном – малые. С годами все перестает устраивать, хочется сделать лучше, получается – не получается, но работаешь. Занимаясь искусством, нельзя останавливаться. Это как религия: выбрал один раз – и на всю жизнь. Кто по-настоящему верит, его ничто не остановит. И художник, если работает по-настоящему, будет это делать. Пока ноги носят.
– Что вы чувствуете, когда идете по городу и видите, что омичи фотографируются рядом с вашими скульптурами?
– Чувствую, что я за последние 20 лет не поставил ни одной работы в Омске. Дон Кихот, Крест несущий, Весы – это давние мои скульптуры. Еще делал работы по заказам для ресторанов – серьезными их не считаю, это скорее железная реклама. Мечтаю возле ТЮЗа все-таки воплотить проект, которому 20 лет. Переделать Дон Кихота и дополнить его образами Санчо Пансы и ослика. Пусть родители сажают детей на ослика, чтобы сфотографировать. А вообще, мне нравится, когда человек останавливается перед скульптурой и о чем-то думает. Например, почему в скульптуре «Динамическое равновесие» у музея им. Врубеля одна клетка пустая, а другая полна человечков. Что-то у него в голове в это время происходит.
– Скульптура Достоевского была вашей дипломной работой на худграфе. Около театра драмы мы видим этот же вариант?
– Работа «Крест несущий» была сделана на третьем курсе. Потом, когда выходил на диплом, работал лаборантом, мне говорят: «У тебя есть Достоевский, вот и выставишь его на защиту». Это чтобы меня на три месяца не освобождать от работы. А потом мэр Валерий Рощупкин увидел эту работу, и решили ее воплотить у театра.
– Вы не могли тогда знать, что ваш «Крест несущий» поставлен рядом с каторжным острогом, где отбывал срок Достоевский. Это интуиция подсказала место?
– Не знал, конечно. Мы для Дон Кихота и Достоевского выбирали места вместе с Игорем Вахитовым, который в то время был главным дизайнером Омска. Получилось, на мой взгляд, удачно. Скульптуре Достоевского не подходит площадь, нужно было камерное замкнутое пространство. Сейчас, когда поставили лавочки, можно сесть, подумать, осмыслить жизнь.
– Еще интереснее будет, если рядом воссоздадут фрагмент острога – есть такой проект…
– Я об этом не слышал. Посмотрим, как продолжится жизнь «Креста несущего». У скульптуры тоже есть своя судьба. Мои скульптуры не вечны, это не бронза. Если в бронзе отлить – это на века. А я спокойно отношусь к тому, что скульптуру заменят или я доработаю ее.
– А долог ли век сварных скульптур?
– Они 20 лет стоят, думаю, еще 100 лет простоят. Металл портится в активной среде, например в земле. Заржавеет – раз в год покрашу, и все в порядке.
– Сами красите?
– Дон Кихота сам. Беру с собой сына, пару банок краски, лестницу и отправляюсь к скульптуре.
Колесо – это вечное движение по кругу
– Почему вы выбрали путь скульптора, работающего со сварным металлом?
– Сварка придает скульпторам легкость, свободу. Я пробовал сделать в мастерской свою литейку. А потом разобрал. Была у меня только одна литая скульптура – «Мыслитель», ее сделали на заводе имени Баранова. Она давно куплена, даже не знаю, где находится сейчас. Понял, что не мое. Литье нужно делать на предприятиях. А мне нравится все делать самому.
– На протяжении многих лет вашей главной темой были отношения человека с властью…
– Так было раньше. С возрастом мне захотелось поюродствовать, посмеяться над всей нашей жизнью. Поэтому много скульптур с юмором.
– И скульптурный ваш автопортрет ироничен. Что вы хотели сказать о себе?
– Половина образа – квадрат, половина – круг. У каждого из нас есть черные и белые полосы в душе. Еще я надел себе венок из людских голов. Он символизирует общение, круговорот знакомых, друзей. Хотел показать, что за 60 лет в моей жизни было много встреч, разговоров.
– Иногда слышишь от омичей: обидно, что не стало на улицах скульптур «Коммунальный карась», «Трон». А как вы относитесь к переездам ваших работ?
– Я думаю, это хорошо. «Карась» уехал в Краснодар, для скульптуры нашли подходящее место. Пусть и там знают про нас, про Омск. А «Трон» – в Новосибирске. Еще есть работа в Сургуте. В Чите в 1990 году я был на симпозиуме по граниту и там работу оставил.
– В центре выставки – «Колесо», многофигурная композиция. Вы не первый раз обращаетесь к образу колеса. Почему?
– Это четвертое колесо. Что я вижу в этом образе? Колесо – вечное движение по кругу. Наша жизнь веками крутится. На этот раз его населили люди с ослиными лицами и люди без лиц – полуфабрикаты, одни куда-то призывают, а другие двигаются, не думая. Когда создавал первое «Колесо», у меня там были герои – люди с копьями, олицетворяющие благородство. А со временем понял, что благородство уходит, стал вводить образы шутов, клоунов, потому что с годами убеждаюсь, что наша жизнь – это даже не театр, а цирк. Вокруг одни маски.
– В ваших многофигурных скульптурах много человеческих персонажей и много животных, птиц. Какой символический смысл в образах «братьев наших меньших»?
– Птица – свобода, рыба – мудрость, благополучие, лошадь – тысячелетняя связка с человеком. Это устоялось и, я думаю, легко читается.
– Юмор всегда сопутствует замыслу скульптуры?
– В молодости хотелось быть умным, серьезным, читать толстые книги. А чем становишься старше, тем с большей иронией смотришь на происходящее вокруг. Иначе жить невозможно.
Малая родина не отпускает
– Часто ли вы устраиваете выставки своих работ?
– В Доме художника была выставка пять лет назад. А в нынешнем октябре я открыл выставку в здании омского аэропорта – там пассажиры, отправляющиеся в полет, могут увидеть 11 моих работ.
– Мы впервые увидели на выставке скульптур ваши живопись и графику…
– Графика необходима, потому что каждая скульптура начинается с эскиза. А живопись – для яркого пятна. Ну какой я живописец! Чувства цвета не хватает. Вот сын занимается живописью, потому что этим чувством обладает.
– Работу над какой скульптурой вы недавно завершили?
– «Россиянин». Михаил Задорнов как-то на концерте сказал: «У нас не Евразия, у нас Азиопа». И мне захотелось сделать работу на эту тему. Получилась фигура с двумя лицами: азиатским и европейским. Одна нога в одну сторону, вторая – в другую. Никуда мы не идем: ни в Европу, ни в Азию. И, наверное, это нормально. Куда и зачем нам идти?
– Среди поклонников вашего творчества был Евгений Евтушенко. Как вы встретились?
– Евгений Александрович был в Омске и в галерее увидел мою работу. Позвонили, он приехал ко мне в мастерскую. В его галерее в Переделкине есть две мои работы. В его коллекции Шагал, ему Пикассо дарил свои работы, Сикейрос писал его портрет, Леже, Целков – он был знаком с самыми знаменитыми художниками 20 века. Когда мы познакомились, ему было 75 лет. Глаза горят, и он интересуется в Омске каким-то художником. Буду ли я так открыт миру в 75? Но это был такой человек, каких я больше не встречал в жизни.
– Какова судьба вашей мастерской в Москаленках?
– Я ее сейчас перестраиваю. 25 лет отработал я в ней, она устала, и я устал. Я там открою галерею сварной скульптуры. Будут стоять работы с этой выставки, примерно половина из них, живописные картины, работы сына.
– Малая родина не отпускает?
– Да, у меня прописка в паспорте 60 лет одна и та же: ул. Центральная, 112. Родился в Ольгино, как тогда назывался поселок. Я 22 года работал в педуниверситете и жил в Омске, наезжая в Москаленки. Такое ощущение, что малая родина держит. Несколько раз хотел уехать – в Переславль-Залесский, Омск. Сначала в городе не было квартиры, а когда появилась, понял, что не хочу. На два дня приезжаю в Омск – и обратно.
На выставке к юбилею Александра Капралова в Доме художника.
