Раскольников и его бесы

Один из старейших и известнейших негосударственных театров с 20-летней историей привёз в Омск постановку своего худрука и основателя Николая Коляды «Раскольников» по мотивам романа Достоевского «Преступление и наказание».

…На скамейке, какие обычно стоят в парках, спит, укрывшись чем-то вроде шинельки, человек. Вот он, ещё полусонный, начинает рассказывать свой страшный сон. А вокруг него суетится пара странных сущностей в чёрном, пластически воплощая жуткий рассказ. Рассказчик же, когда поднимается со скамьи, оказывается обмотанным кандальными цепями. Да уж не на каторге ли видит Раскольников страшный сон? Может, это вовсе и не скамья, а нары?

В общем, ощущение ирреальности, страшного сна возникает у зрителя с самого начала и по ходу спектакля только усиливается. Три человека создают эту фантасмагорию: Раскольников — Константин Итунин — и ещё двое — Игорь Баркарь и Владислав Мелихов. Они-то всё время и воплощаются то ли в тех, с кем имеет дело Раскольников, то ли в искушающие голоса в его голове, то ли в воспоминания и сны о тех людях, о той жизни, что довела его до каторги.

Сущности множатся, то окружая Раскольникова, то путая его, то заговаривая... Вот старуха-процентщица. Это она в яркой шали встречает гостя подносом с угощением? Нет, она в облезлом салопе ведёт жёсткий разговор о ничтожной цене заклада, о вычитах за просроченный выкуп! А может, это водят его бесы?

Или, скажем, Лужин, этакий опереточный персонаж, напевающий «Любовь такая — глупость большая», выступает в паре с кухаркой Настасьей. Отповедь Раскольникова, упрекающего Лужина в том, что он хочет жениться непременно на нищей, производит на Настасью неожиданный эффект. Не вмешиваясь в разговор господ, она разыгрывает лихую пантомиму, показывая, как усиливается её интерес к такому гостю. И не слышит Настасья, что на нищей-то Лужин хочет жениться, «чтобы иметь над ней полную власть»...

А вот пара спортивных и одновременно гламурных парней в бейсболках, майках, трениках — хоть сейчас на корт. Подсаживаются к Раскольникову с двух сторон и заводят полушутливый разговор о том, что «все люди как-то разделяются на «обыкновенных» и «необыкновенных». Да это, вроде, Порфирий Петрович пересказывает Раскольникову его же статью, в которой он «намекнул, что «необыкновенный» человек имеет право...»! Или искуситель нашёптывает мысли о праве «разрешить своей совести перешагнуть...»?

Не случайно эти молодые люди выпали из времени Достоевского. Режиссёр как бы говорит им: а что для вас, сегодняшних, эта книга? В какой-то момент они даже открывают её: у каждого свой экземпляр и, пританцовывая под весёленький музон, «по ролям» читают они сцену встречи Раскольникова и Сони, когда он обещает, что завтра скажет, кто убил, и просит почитать Евангелие о воскрешении Лазаря. Но могут ли эти пританцовывающие парни понять текст о Лазаре? Раскольников пытается его читать, а получается лишь пародия! Да и где уж им, любителям «оторваться» в своё удовольствие, понять, почувствовать Священное Писание? У них даже последний допрос Раскольникова превращается в коктейльную вечеринку! И пока остальные «зажигают», Раскольников звонит Соне по мобильнику и сообщает, что он убил. А она ему СМСкой — мол, пойди на перекрёсток, поклонись на четыре стороны и сознайся... Гротеск, доходящий до карикатурности!

И это карикатура не на героя Достоевского, а на сегодняшнего молодого человека. Впрочем, для режиссёра он не безнадёжен. Значительное место в спектакле уделено эпилогу романа, что редкость и в театральных, и в кинопостановках «Преступления и наказания». И здесь уж не танцевальный музон, а «Ой ты, степь широкая!» звучит фоном, пока Раскольников и тяжело работает, добывая «несколько часов спокойного сна», и принимает от сокамерников упрёки: «Ты барин! Тебе ли с топором ходить! Ты безбожник! Ты в Бога не веруешь!». И пытается понять себя, свои поступки, предчувствуя «в себе и в убеждениях своих глубокую ложь». И думает о Соне, о том, что «бесконечною любовью искупит её страдания»...

«Но тут уж начинается новая история, история постепенного обновления человека, история постепенного перерождения его, постепенного перехода из одного мира в другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою действительностью», — так завершается этот спектакль: в полном соответствии с текстом романа и с отчаянной надеждой на возможность победы над своими бесами и воскрешения в человеке человеческого...

Елена Петрова