Другая Раневская
– Ирина, вам повезло играть в пьесах замечательных драматургов. А кто любимый?
– Чехов, конечно.
– Ваша героиня ошеломила новизной и кому-то показалась необычной, странной. Как рождался этот образ?
– Было очень интересно, как и в любой работе с Женей Марчелли. Мы очень много говорили. Помню, всей группой артистов спектакля сидели в фойе Малой сцены. Фантазировали, каким будет «Вишневый сад». О чем. Потом стали репетировать. Так все и получилось.
– У вас не было несогласия, внутреннего протеста?
– Нет. Это не плодотворный путь. Если режиссер ставит интересную творческую задачу и предлагает тебе ее решить, говори сто раз спасибо. Путь обозначен, можно работать. Если режиссер выстраивает коридорчик, по которому тебе идти, – это же замечательно! А Женя – отменный придумщик.
– Ваша Раневская моложе, чем принято ее представлять…
– Она не молодая и не старая. Хотя, когда я получила роль Раневской, моя мама удивилась: «Ты знаешь, сколько ей лет? Ей же 40». Я говорю: «Мама, а мне сколько?» Для родителей мы всегда дети. А делать из Раневской старуху неправильно.
– Увидев вас в роли Раневской, я подумала, что она вам так подошла, потому что вы и в жизни человек сдержанный. Это правда?
– Я, как и все люди, в разных ситуациях реагирую по-разному. Но, конечно, пытаюсь быть сдержанной.
Дождаться роли
– Ирина, сейчас у вас много интересной работы. А в 90-е годы, кажется, вас держали в театре на «голодном пайке». Было?
– Было. И это нормально. В жизни каждого артиста случается такой период, когда он сидит без работы. Это в порядке вещей.
– Далеко не все спокойно относятся к такому порядку вещей…
– Но никто же не умер, дотерпели, дождались своих ролей. Это время желательно проживать плодотворно.
– Как?
– Жить, радоваться, читать, смотреть хорошие фильмы. Гулять, ходить на спектакли других театров.
– Вы все это и делали?
– Нет, конечно. Я пошла учить немецкий язык. На самом деле нужно понять, для чего тебе дается это время. Конечно, горько и обидно, и кажется, что все должно было сложиться иначе. Но не нам судить, как должно быть.
– Вы окончили Иркутское театральное училище в 1984 году, а в Омском академическом театре драмы начали работу в 1989-м. А чем были заняты в предыдущую пятилетку?
– Я осталась работать у своего мастера Вячеслава Кокорина в Иркутском ТЮЗе. Этот театр тогда нашумел в России, было много хороших спектаклей.
– Кокорин пришел в Омский театр драмы главным режиссером и позвал вас за собой?
– Да, омский театр всегда был для нас легендой, и мы с радостью приняли приглашение.
Однажды в Японии
– Вам довелось сыграть в спектакле в Токио. Как это случилось?
– Предыстория такова. У омского университета давние связи с Японией. Выпущен сборник японских драматургов, приезжают с лекциями профессора. И наша лаборатория современной драматургии один раз была посвящена японским пьесам. Я участвовала в представлении одной из них под руководством японского режиссера. Он уехал, прошло года четыре, и вдруг звонок из Токио: «Не согласились бы вы поучаствовать в театральном проекте?» Ехать в Японию нужно было летом, когда в нашем театре сезон закрыт. Конечно, я согласилась.
– Что это был за спектакль?
– В основе сюжета история японского солдата и русской женщины, волею судеб соединившихся после Второй мировой войны. Они прожили жизнь вместе, но на родине отыскалась семья солдата, и в результате он уехал к ней. Это реальная история. Прототип моей героини Клавдия Новикова, даст Бог, жива до сих пор. А с героем пьесы я даже встречалась в Японии. Для постановки была создана группа из актеров стационарного театра Токио, и специально для этого спектакля арендовали очень хороший, престижный зал в центре Токио.
– На каком языке вы играли?
– На русском, а японские актеры – на японском. Пока мы работали, я выучила весь текст моих партнеров, чем их очень удивила.
– А что удивило вас?
– Страна, культура, традиции этого народа. Несмотря на разность наших менталитетов, все сложилось. И с артистами, и с публикой. Все билеты были проданы, и даже ажиотаж был, директор проекта доволен, спектакль окупился. Мне было очень интересно работать с режиссером Сугимото Кодзи. Очень требовательный к актерам, и в первую очередь к себе. Работали мы азартно и весело.
– Театральный мир похож, несмотря на разницу культур?
– В Японии сильны традиции театра национального. На этом представлении о театре воспитаны актеры и зрители. Но они готовы учиться, познавать новое, поэтому приглашают педагогов по актерскому мастерству из России. У японских актеров трепетное отношение к русскому театру. Между прочим, со мной в спектакле небольшую роль играла Араки Кадзухо, известная у нас как актриса спектакля «Женщина в песках», лауреат премии «Золотая маска» 1997 года. Я встретила в Токио и других людей, которые помнят гастроли нашего театра в 1998 году.
– Это был ваш единственный опыт работы в зарубежном театре? Что он вам дал?
– Единственный и экстремальный. Потому что было мало времени на работу и нужно было мощно сконцентрироваться. Это хороший опыт. Ну и, конечно, я получила удовольствие от узнавания страны, людей, новой для меня культуры. Японцы очень гостеприимны.
Без пафоса
– Иногда говорят: актриса такого-то режиссера. Вы не раз работали с Марчелли, дважды – у Анджея Бубеня. Получили приз фестиваля «Сибирский транзит» за Иви Вестон в спектакле «Август. Графство Оссейдж» в номинации «Лучшая роль второго плана». И Бубень дал вам роль Надежды в спектакле «Смерть не велосипед, чтобы ее у тебя украли». С каким режиссером вам интереснее?
– Когда пройден большой путь от разбора пьесы до рождения спектакля, мне кажется, все актеры успевают влюбиться и в материал, и в режиссера. Все режиссеры, с которыми я работала, люди незаурядные, личности харизматичные, о работе с ними можно только мечтать.
– Анджей Бубень приехал и дал вам главную роль в спектакле «Смерть не велосипед»…
– Она не главная. Сейчас хороший режиссер так работает, что сложно вычленить, кто главный. И вообще в хорошей пьесе все настолько зависят друг от друга, что глупо выстраивать персонажей по рангу. Конечно, актеры всегда знают, вокруг кого все вертится. В этом спектакле вокруг Папы – Валерия Ивановича Алексеева.
– Чем вам дорог и интересен этот спектакль?
– Анджей Бубень работает очень концентрированно, очень остро, не разрешая проваливаться актеру в излишние переживания. Мне, как актрисе, импонирует такая система существования на сцене. Вообще, с течением жизни для актера очень много понятий относительно существования на сцене уточняется, важно попасть в стиль, который предлагает конкретный режиссер. И если получается, то это большая удача для всей постановочной группы.
– Вы говорите об игре чуть холодноватой?
– Не о холодноватой игре, а о том, что сегодня другое время. И достучаться до зрителя можно разными способами, в том числе и тем, что использован у нас в спектакле «Смерть не велосипед». Это очень сложно, особенно русским актерам, освоить такую систему существования на сцене, которую предлагает Анджей. Непросто уйти от излишней сентиментальности, многозначительности, пафоса. И замечательно себя чувствуешь, когда это преодолеваешь и понимаешь, чего от тебя хотел режиссер. Удовольствие совершенно другого рода.