Мой любимый город

Войдя было в троллейбус, пассажиры недовольно разворачиваются и выходят. Зато нашей радости нет предела: с одноклас­сниками мы рассаживаемся на пустых местах, дуем на замерзшие стекла или рисуем на них. Если повезет, мы уговорим водителя и сможем доехать до троллейбусного депо, а оттуда до дома минут пять ходьбы.

Мне не страшно, хотя на улице темно. На Водниках все свои, я знаю если не по имени, то в лицо большинство населения городка. Но я все равно спешу. Быстрей-быстрей по скрипящему снегу, по темной улице, через дорогу, через соседний двор – и замереть на секунду у подъезда, прежде чем открыть тяжелую деревянную дверь. В нос бьет смешанный запах жареной квашеной капусты и свежих булочек. Капуста у соседей, а булочки испекла мама, я знаю.

Мы живем в доме на улице Долгирева, построенном, если верить документам, в 1939 году заключенными. Три этажа, три подъезда, 18 трехкомнатных квартир. Сначала все они были коммунальными. Моей бабушке с двумя детьми дали здесь комнату после войны.

Бабушка научила меня вязать на спицах, есть помидоры с сахаром и любить землю. Шесть соток, как и вторую комнату в нашей квартире, ей завещал одинокий сосед в благодарность за то, что она ухаживала за ним в последние годы его жизни. На участке по Пушкинскому тракту в СНТ «Вод­ник» было пролито столько бабушкиного пота, что дачей назвать его язык не поворачивается. Она часто брала меня и старшую сестру с собой, но полоть грядки не заставляла, максимум – давала чашку и отправляла малину или иргу собирать. Малина мне не нравилась из-за колючек, а от ирги синел язык.

Мои родители, как и большинство соседей, работали на Омском судоремонтном заводе. Мама – повар, папа – механик III штурман, оба – плавсостав, и с апреля по октябрь у них навигация. Меня часто брали в плавание. Родители познакомились в середине 70-х годов, когда папа приехал из Ленинграда в Омск в командировку. Приехал и остался навсегда. Городок Водников в середине прошлого века создавался для работников ССРЗ: на омский завод приезжали специалисты со всех уголков страны, чтобы строить буксирные теплоходы, собирать краны, здесь же была создана ремонтная база флота для наливных судов.

Конечно, в 10 лет я не знала всего этого. Даже историей своей улицы  заинтересовалась только учась в институте. Николай Долгирев, приехавший из Петербурга, в январе 1935-го был назначен первым начальником Нижне-Иртышского речного пароходства и руководил строительством омского порта. Погиб он в августе того же года. По одной версии – утонул в Иртыше, по другой – его убили из-за ведомственных интриг, представив смерть несчастным случаем.

В 40-е годы на улице Долгирева было построено первое в Омске трамвайное депо, а позже – одна из городских подстанций «Скорой помощи». Здесь по сей день стоит один из первых учебных корпусов ОмГТУ (бывшего машиностроительного института). И наш дом.

Летом двери квартир в нашем доме почти никогда не закрывались: мы с друзьями все время бегали на улицу и обратно.

– Женька, выходи! – кричит соседская девчонка под окнами.

Она младше меня на два с половиной года, и девочки постарше осуждают меня за дружбу с малолетками. Но мне интересней строить кукольные домики, чем бегать в казаки-разбойники с пацанами. Мы с соседкой идем за хлебом в «Стекляшку» – большой магазин на Красном Пути, берем булку серого и на обратном пути объедаем все горбушки. Ее мама, тетя Ира, не ругает нас, потому что знает: горячие хлебные корки – любимая еда всех детей. Ну, в нашем дворе точно.

Мы идем через сквер имени Сталина, расположенный напротив депо. Как рассказывала мама, раньше в сквере был кинотеатр и танцплощадка. Мы еще не знаем, что наши дети через этот сквер ходить не будут: в двухтысячных здесь варварски вырубят все деревья и на месте зеленой зоны начнут строить огромную бесформенную жилую многоэтажку, а оставшиеся кусочки земли плотняком заставят киосками.

На месте частного сектора и двухэтажных бараков тоже вырастут большие дома, но нам с подружкой это не интересно.  Зато пекарня, которая недавно открылась в подвале четырехэтажки недалеко от депо, привлекает наше внимание. Здесь делают лаваши – для нас это экзотика. Честно говоря, помещение с засыпанным мукой полом, чаном посредине и тусклой лампочкой на потолке пекарней назвать сложно. Первое время сюда приезжали со всего города, за лавашами постоянно стояла очередь: парни в трико с лампасами, девицы в «бананах» и с высокими  челками. Но сейчас нам до них нет дела: во дворе нас ждут «ушки».

Это почти «решка», но разница в том, что мы играем пуговицами от формы речников. Все разного размера, но на каждой – якорь. Камнем мы долбим по пуговицам так, чтобы они стали более плоскими: так ими удобнее бить. Обычно мне не очень везло в «ушки». Мой сосед Андрюха, например, бил так, что переворачивались сразу две, а то и три пуговицы. У меня так не получалось, поэтому Андрюха отыгрывал у других мои «ушки» и рыцарски возвращал их мне.

Когда в 90-е годы судоремонтный завод менял форму собственности, мой папа был вынужден уйти из плавсостава. Он подарил мне свой китель, и я с невероятным наслаждением срезала оттуда все пуговицы с якорями. Но что-то удержало меня от того, чтобы пустить их на «ушки»: я убрала свое богатство в отдельную коробочку глубоко в письменный стол. А спустя несколько лет мы с мамой пришили их обратно и долго хранили китель отца.

Три года назад я переехала с Водников. Сначала мне казалось, что шесть остановок, которые отделяют мое новое место жительства от старого, – такая мелочь, и я в любой момент могу зайти в гости к соседям. Но оказалось, что шесть остановок – это целая вечность, которая разделила мою жизнь на до и после переезда. И до сих пор, когда я вижу троллейбус с табличкой «До городка Водников», мне хочется сесть в него и спросить у водителя: «А можно с вами до депо?»

Евгения Карасева».