Иван Краско: «Я неизлечимый оптимист»

Хороший человек

– Иван Иванович, вы сыграли в спектакле «Утоли моя печали», который театр им. В. Ф. Комиссаржевской привез в Омск. Это правда, что, предлагая вам главную роль, режиссер сказал: «Потому что вы хороший человек»?

– Так и было. Я переспросил: «Хороший актер?» Он сказал: «И актер. Но прежде – человек». Спектакль оказался долгожителем, он идет уже 15 лет.

– А что такое хороший человек по-русски?

– На мой взгляд, это патриот, но не безмозглый, а гражданин своей страны, понимающий, что неправильно в нашей жизни. В нем  русское терпение и смирение, но и бунтарь в нем есть, если нужно бороться за справедливость. Совестливый человек, не изменяющий себе ради выгоды.

– Вы назвали роль исповедальной. Какие еще роли за 50 лет работы в театре так много для вас значили?

– Сократ в спектакле «Тише, афиняне!», Джесси в спектакле «Влюбленный лев», Билл в «Продавце дождя», Эдгар в «Играем Стринберга»…

– Как вы работаете над ролью?

– Когда-то на экзамене по марксизму-ленинизму я сказал преподавателю, что диалектика очень важна для артиста. Он очень удивился, а я объяснил. Не раз читал в воспоминаниях великих актрис, что вот не получалась роль, а однажды она проснулась, и дело пошло. «И при чем здесь диалектика?» – спросил преподаватель. – «А при том, что работает закон перехода количества в качество. Накапливается информация о персонаже, если, конечно, работать над ролью, обдумывать, читать, соображать». Я созреваю не сразу, и никогда не форсирую работу. Вот ставился у нас спектакль «Продавец дождя» Ричарда Нэша. Мой герой – романтик, который забредает на американское ранчо, где страдают от засухи, и говорит: могу сделать так, что через два дня пойдет дождь, много не возьму – 46 долларов 50 центов. Режиссер говорит: «Иван Иванович, вы не романтик, вы человек конкретный». Я ему: «Это вы так понимаете романтику, а я по-другому» – «Как же?» – «Мой герой крепко стоит на земле, он знает метеорологию. И он любит людей, хочет им помочь и не грабит, берет малую толику за свои прогнозы».

– А вы, Иван Иванович, романтик?

– Наверное. Во всяком случае, неизлечимый оптимист.

– Часто спорите с режиссерами?

– Не спорю, предлагаю. Вот ставил у нас «Доходное место» Игорь Коняев. У меня роль Вышневского, по Островскому, это старик с признаками подагры. Режиссер говорит: «Он негодяй и мерзавец». А я – по Станиславскому: в плохом ищи хорошее. Старик не дает племяннику денег, говорит: «Ты сначала поживи». И было в роли одно место, где мой герой прав. Он обрушивается на общественное мнение: «Обществу все равно, на какие средства ты живешь, лишь бы вел себя прилично…» Это звучит так современно. Я на репетиции взорвался, а режиссер говорит: «Довольно странно вы трактуете своего героя». А я отвечаю: «А если его система задавила и хороший человек стал жить, как все?» – «А как мы это докажем?» – «Это уже доказал Островский, позволив Вышневскому умереть на сцене. Для любого христианина это знак». Потом при обсуждении спектакля режиссер сказал, что я всех удивил, так глубоко копаю.

– А вы не боитесь умирать на сцене?

–  Про меня говорят: ничего он не боится, даже смерти.

«Сын был очень добрым человеком»

– В спектакле «Утоли моя печали» – конфликт отцов и детей. Но ведь у вас в жизни не было такого опыта? Сын Андрей пошел по вашим стопам…

– Конфликта не было, а распри с Андрюхой по поводу дисциплины были. Я, конечно, с детства хотел привить ответственность. Помню, пошел он в первый класс. Бужу в понедельник: пора в школу. А он спрашивает: «Папа, и так каждый день?» Стали мы вместе считать, сколько я учился: семь лет в школе, три –
на подготовительном, четыре – в высшем военно-морском, потом три – на филфаке университета и четыре – в театральном институте. Вышло: 21 год. Он говорит: «А мне семь. Это в три раза больше, чем я живу». И такая тоска в глазах. Когда Андрей работал в театрах «Приют комедиантов», Ленинского комсомола, бывало, срывал спектакли. Я узнавал, и мы ссорились.

Кто были у него кумиры? Даль, Высоцкий, Динара Асанова. И все рано ушли не оттого, что гении. При том напряженном образе жизни «диета» нужна была. А Андрей тоже как дорвался до работы – 13 фильмов в год…  

– Но актер был прекрасный. И тоже лицо выдавало хорошего человека.

– Он был очень добрым. И за десять лет безвременья, когда приходилось отливать плиты на могилы, заниматься извозом, шить джинсы, он совершенно не озлобился, никого не винил. И получилось, что он, как и полагается профессионалу, копил впечатления и оказался совершенно готовым к активному творчеству.

– Были роли, которые вас восхищали?

– Конечно. Я не был на его студенческом спектакле по Шукшину, но принял к сведению похвалы. А когда он снялся у Саши Рогожкина в «Блокпосте», сделал ему замечание: «Что ж ты пьяного сыграть не мог. Знаешь ведь, как это бывает». Он покраснел. Картину держали год на «Ленфильме». А потом на просмотре в Доме кино я понял: он играет такую обиду на генерала-предателя, что водка не берет. И извинился перед сыном. А фильмом «72 метра» Андрей меня окончательно покорил. Устроили просмотр для высшего военно-морского состава. И меня представили, как отца. А я от волнения слова сказать не мог.

– Вы и играли вместе.

– В последний раз он устроил мне такой сюрприз в фильме «Королевство кривых…». Я пришел на площадку и спрашиваю: «А кто из звезд у вас занят?» – «Да вот он идет». Смотрю – Андрей.

Китель на свадьбу

– Иван Иванович, вы пришли на сцену из морских офицеров. Нет более разных занятий, чем служба и лицедейство. Что привело вас в театр?

– Я с детства знал, что буду артистом. «Чапаева» смотрел раз 20. И думал: мне бы сыграть Чапаева не дали или я бы не смог, а Петьку точно сыграл бы. Но в деревне о таких мечтах надо молчать, иначе засмеют. И я тайком собирал ребят помладше и в лицах разыгрывал перед ними фильмы.
– А почему тогда пошли в военно-морское училище?

– Нужда заставила. Мама умерла, когда мне было десять месяцев, отец – через четыре года. Баба Поля болела, она сказала: «Доведу тебя до конца войны, Ванюшка, и уйду». А осуществить мечту помог маршал Жуков, начав сокращение флота.

– Что вам дал морской опыт?

– Закалку, физическую и духовную. Дисциплину, понятие чести и долга.

– Когда в театре или кино вам предлагают играть персонажей в форме, вы с удовольствием соглашаетесь?

– Конечно. В театре говорили: как только Иван Иванович надевает мундир симоновского генерала Серпилина, он становится другим человеком. Я же сутулый, а в форме фигура выпрямляется. Помню, как утверждали на роль майора Григорьева в фильме «Сержант милиции». Режиссера Герберта Раппапорта все на «Ленфильме» побаивались. Он работал в Голливуде, был очень знающим и суровым. Меня привели к нему, он спрашивает: «Как вы относитесь к форме?» Я говорю: «Для меня важнее содержание». – «Утверждены».

– Когда вы надеваете китель капитана-лейтенанта?

– Когда приглашают на встречи к морякам. А 9 сентября, за две недели до своего 85-летия, надел на свадьбу. Сюрпризом для невесты явился при параде. Словно в юность свою вернулся.

– Ваш брак со студенткой на 60 лет моложе наделал много шума в прессе. Как вы к этому отнеслись?

– Позвали на телеканал «Россия-1», и я вышел с фразой: «По улицам слона водили?». Там допустили бестактность, пригласив биологическую мать Наташи, а ее воспитывала другая женщина. Наташа была против этой встречи.

– Есть разные модели браков. У вас роль мужа-отца?

– Я сказал Наташе: «Я взял тебя под свое крылышко еще и для того, чтобы вернуть тебе детство». Меня оставила Наталья Николаевна, которая родила мне двух детей – Ваню и Федю, я благодарен ей за это. Я четыре года ждал, одумается или нет. Моя Наталья Александровна живет поэзией, мне первому читает свои стихи. Если состоится как актриса, буду рад, но она знает, что пристраивать я ее не буду, никакого блата.

«Убийц не играю»

–  У вас 150 ролей в кино. А есть такие, на которые вы ни за что не согласитесь?

– Не играю убийц. Мне был знак. Владимир Бортко предложил мне в «Бандитском Петербурге» сначала роль Антибиотика, а потом беспощадного убийцу Черепа. И на съемках 1 июля 1999 года у меня случился инфаркт. Потом через два года в фильме «Коррупция» предложили роль депутата-мафиози – у меня повторный приступ. С тех пор я злодеев не играю, и к кардиологу нет повода обращаться. Зовут, а я говорю, что не хочу давать таким персонажам свое лицо.    

– Среди ваших многочисленных наград есть орден Святой Татианы. За что вас им наградили?

– Я много читал на епархиальном радио «Град Петров» – «Войну и мир», «Детство» и «Юность» Льва Толстого. А особенно большое впечатление произвели воспоминания о войне Николая Никулина. Он работал в Эрмитаже и не хотел издавать рукопись при жизни. А когда умер, вышла книга с потрясающей, беспощадной правдой о войне. Мне говорили, что я прочитал так, как будто сам был на месте автора.

– Сергей Образцов говорил: «Я не понимаю, что такое заслуженный отдых. Перед чем нужно отдохнуть?». Вы с ним согласны?

– Да, я тоже не понимаю. Мой отдых по Ленину: «Активный отдых, товарищи». Столярничать люблю. Дома многое моими руками сделано. 

      
– По количеству лет актерской работы вы соревнуетесь с Владимиром Зельдиным?

– Уже есть такая шутка: в Москве – Владимир Михайлович, в Петербурге – Иван Иванович. Нет, я не соревнуюсь. Я один раз спросил Зельдина: «Это правда, что вы за всю жизнь ни одной рюмки водки не подняли, ни одной сигареты не выкурили? – «Правда». – «И не скучно?»…