Никас Сафронов: «Софи Лорен позировала мне много раз»

Заслуженный художник России – об Омске, Венеции и творчестве.

В день открытия выставки «Избранное» в Музее им. Врубеля художник несколько часов отвечал на вопросы, подписывал всем желающим альбомы и афиши, фотографировался со зрителями.

У Омска особенная стать

– Никас, в каждом городе такой ажиотаж?

– Я никому не отказываю. А в Омске после выставки пять лет назад, на которой побывало 30 тысяч зрителей, у меня появилось много друзей, постоянно передают приветы из Омска. Художнику необходимо общаться со зрителями, и не только столичными. Если человек придет на мою выставку и хоть одна картина западет ему в душу, значит, я написал свою «Джоконду» для него.

– Какой смысл вы вкладываете в «гастроли» картин по России?

– Я не зарабатываю деньги. Вырученные за билеты идут на оплату транспорта, страховки. Если кто-то купит картины, половину средств я оставлю в Омске на благотворительность. Я хочу, чтобы люди, которые слышали мое имя, увидели работы и составили свое мнение о них. Моя выставка и для того, чтобы привлечь посетителей в музей. У вас замечательная коллекция: итальянцы, голландцы, русские мастера. Если бы ее привезли в Третьяковку и на выставку пришел Владимир Владимирович Путин, сказали бы: лучше ничего в мире нет. Когда стоит очередь на картины из Ватикана, надо понимать, что в той коллекции есть и хорошие работы, и средние.

– Чем вам интересен Омск?

– Особенный город. У меня даже есть чувство, что вы живете под куполом прозрачным, отдаленно, но со своей глубинной историей. При Колчаке Омск был столицей России, и сегодня в каком-то смысле он сохранил этот свой статус. В Москве нет цельности, все разнородное, здесь – свое, здесь стабильно, особая какая-то стать, подпитанная традициями. Вы назвали музей именем Врубеля – художника, которого не любили в Москве. Горький написал 5-6 разоблачительных статей по поводу его работ для Нижегородской выставки. Константин Савицкий называл Врубеля бездарностью. А в Париже Врубель был признан лучшим художником.

– На картине «Предчувствие весны» в облаках плывут парусники. Не стихотворение ли нашего земляка Леонида Мартынова «Воздушные фрегаты» вдохновило на создание этого образа?

– А как вы догадались? Это правда, я люблю этого великого поэта, с удовольствием бы проиллюстрировал сборник его стихов. Образы у художника возникают от прочитанных текстов, сказанных слов, увиденных снов. Случается, от встреч с интересными людьми. Хочется сохранить эти образы в своем творчестве.

Русский Дали

– Никас, ваше имя – это псевдоним?

– Нет, не псевдоним. Имя Никас было записано в метрике, у меня мама – литовка. А звала она меня Николенькой. В крещении я Николай.

– Есть у вас картина «Состояние моего детства», наполненная тревогой: бурное море, скалы, ветер треплет паруса лодки. В вашем детстве не было безмятежности?

– Мы жили в Ульяновске, в бараке, который построили пленные немцы для рабочих автозавода, – родители, четыре брата, сестра и я. Вспоминаю ту жизнь как счастливую, рядом пляж, огород. Мы с братом Лешей любили ночевать на сеновале. Нет, детство не было печальным. Но оно было наполнено порывами. Стать поваром или садовником? Поехать поступать в летное училище или пойти в мореходку? Стать художником? Были метания от одного берега к другому. А лодка на картине, подгоняемая ветром, – как символ движения: поступил в мореходку в Одессе – бросил, уехал в Ростов. Сюжет картины – это предчувствие жизни, в которой тебя будет мотать, крутить, вертеть, но все равно будет берег перед тобой – твоя страна, твое искусство.

– На выставке много портретов знаменитостей, в том числе западных. Эти люди позировали вам?

– 80 процентов из них. Ди Каприо не позировал, но я виделся с ним. Софи Лорен я начал писать в 1988 году, когда она была уже достаточно взрослой. Софи позировала много раз, но я думал не о сходстве, я создавал образ. Конечно, мне не позировали Мопассан, Бальзак, Одри Хепберн. Но эти люди мне интересны, и я посвящаю им творческие работы. Я не видел Трампа, но написал его портрет в образе и надеюсь, что наш президент когда-то его ему передаст.

– У вас есть несколько двойных портретов, где вы изобразили себя с Сальвадором Дали. Дали – ваш любимый художник?

– Это как цитата. Когда в начале 90-х я работал и выставлялся в Италии, там обо мне стали писать как о русском Дали, потому что я создавал картины в стиле символизма, сюрреализма. Но Дали сам по себе, я сам по себе. Он интересен мне как действующее лицо в истории искусств, а к его творчеству я отношусь спокойно. Мне нравится Брейгель-старший, я без ума от его работ. Еще нравится Мемлинг. С детства был покорен Эль Греко. Обожаю Дюрера, Коро, Гварди. Тернер – мой любимый художник. Я люблю прозрачную, свежую живопись, что-то легкое, как у Мане, Дега. Или тяжелое, но серьезное. Любимых художников много, а Дали стоит, может быть, на сотом месте после всех: от Веласкеса до Босха.

– Вы сделали автопортреты в костюмах разных эпох. А в какое время, считаете, вам было бы интересно жить и работать?

– «Времена не выбирают, в них живут и умирают», – сказал поэт. Наверное, и в прошлом я мог бы состояться, работал бы у Босха или Брейгеля в учениках. Чистая природа, здоровая еда. Художникам – уважение и почет. Это неправда, что они бедствовали. Веласкес королей писал, Микеланджело работал по заказам Папы Римского, а Леонардо да Винчи дружил с Франциском I. Все, кто состоялся, были обеспечены. Ван Гогу была придумана история бедного сумасшедшего, а на самом деле он болел только последний год, и его брат, который любил художника, был очень богат. Говорят: художник должен быть голодным. Он должен быть голодным до творчества, до благотворительности, до любви к своему Отечеству. Я чувствую себя хорошо в своем времени, а костюмы других эпох примеряю из интереса. Автопортрет в стиле пирата капитана Блада – это, например, реплика на Ван Дейка.

«За недругов молюсь»

– Что такое изобретенный вами стиль дрим-вижн? Новая техника живописца или свой взгляд на окружающее?

– Авторская техника, которая помогает изобразить видения во сне, за 15 минут до пробуждения и еще 15 минут, когда ты находишься под впечатлением увиденного. Дрим-вижн – техника размытых красок. Ты пишешь, потом стираешь, опять накладываешь краски – и все, что остается на холсте, передает впечатление.

– У вас много пейзажей Венеции. Это особо притягательный для вас город?

– Венеция – одно из любимых мест. Там родился мой сын Стефан, по матери итальянец. Мы часто бывали там летом и зимой. Зимой в Венеции – туман, я пытался его отобразить. Так и родилось направление дрим-вижн.

– А российские пейзажи в этой технике вы писали?

– Конечно. И в Сибири, и в Ульяновске. Любимые уголки есть и на Украине. У меня на Полтавщине есть хата около деревни Шишаки, почти в лесу.

– Вас не внесли в списки невъездных?

– Нет. Я нейтральный человек в плане политики, я, наоборот, хочу своим творчеством примирить русских с украинцами, чтобы с помощью искусства славянские народы жили в мире и согласии.

– Вы идеалист…

– Ну почему. Это реальность, что все зависит от людей: один развалил, другой рассорил, третий разозлил, а четвертый – миротворец. Кто-то убил кронпринца – и началась Первая мировая вой­на, кто-то поджег рейхстаг – и это привело ко Второй мировой. Сегодня мир также не защищен. Человек вредит сам себе, вредит природе, близким. Должны быть выработаны концепции, удобные для всех народов, но сохраняющие их самобытность.

– Вы часто приходите на ток-шоу, не имеющие отношения к искусству. Зачем?

– Высказать позицию, поддержать какую-то акцию или друга, если он просит, рассказать о своей выставке. Но сейчас я редко участвую в ток-шоу.

– Вас обижает, когда вас ругают недоброжелатели?

– Я стал профессионалом, много работаю, занимаюсь благотворительностью. А кто-то лежит на печи и пишет гадости в Интернете – от ущербности, недалекости. И вредит себе, потому все плохое когда-нибудь бумерангом обернется против него. Помните, как вернулись дубинки в фильме «Морозко». Я за этих людей молюсь. Иногда, сам того не желая, попадаешь в политические истории. Я поставил памятник Аркадию Пластову. Как художник художнику. Заказал скульптуру народному художнику России Анатолию Бичукову. Но табличку с именами благотворителей содрали, потому что на ней было и имя бывшего губернатора Ульяновской области Владимира Шаманова.

– Вы удостоены трех орденов Русской Православной Церкви. Это значимые для вас награды?

– Мой дед по отцу был репрессированным священником. Я помогал строить храмы в Ульяновске и Краснодаре, часовню в селе Вышки Ульяновской области, где похоронены мои родители. Участвовал в восстановлении церкви в Сорочинцах, в которой крестили Гоголя, храма в Шишаках. Помогаю детским домам. Как-то в детстве прочитал: три копейки заработал – одну отдай на благотворительность. Я отдаю две.

– Вам 60 лет. На что сегодня смотрите иначе, чем в 20?

– Я сегодня уже не режу вены от неразделенной любви, не играю на гитаре под балконом. С годами рачительней обращаешься со временем, не хочется тратить его без толку, на пустоту, неинтересных людей, чиновников, которые вряд ли помогут. Не впадаешь в эйфорию, не так впечатляешься, когда тебе говорят плохое. Философски относишься к тому, что тебя бросают, и не очень хочешь вновь жениться и создавать семью, ты уже отошел от этого и думаешь, как тебе комфортно жить. Но зато ты относишься к друзьям, близким милосердно, не злишься на братьев, что они не ухаживают за отцом, ценишь их за то, что они есть у тебя. Переосмыслено многое, а цель та же – сделать что-то в искусстве.