Николай Коляда: «Люблю, когда зрители, посмеявшись, плачут»

Первую сцену изрубили в клочья

– Николай Владимирович, в Екатеринбурге «Коляда-театр» называют достопримечательностью города. Залы полны, гастроли по всему миру. А с чего все начиналось?

– С того, что 15 лет назад я собрал 15 человек. Зарплата у актеров – 500 рублей, не было ни декораций, ни костюмов. Я ходил по помойкам, собирал какие-то выброшенные вещи для спектаклей. Однажды подошел бомж и говорит: «Что, братан, тебя тоже прижало?» Помещение у нас было в подвале – 200 квадратных метров. И то хотели отобрать бандиты под ресторан. Однажды приходим утром, а незваные гости заперлись внутри. Мы как-то ворвались туда и видим: сцена изрублена топором в клочья, а костюмы заляпаны масляной краской. А для нас, скоморохов, сцена – это что-то святое, место, к которому мы относимся с благоговением. Но я говорил актерам: «Все у нас будет – и зарплата, и зарубежные гастроли». И они в меня поверили.

– А как живет театр сегодня?

– Три года назад мы переехали в отремонтированное помещение бывшего кинотеатра «Искра». Спасибо за это губернатору. В 1973 году я пятнадцатилетним мальчишкой приехал из деревни Пресногорьковской Кустанайской области в Свердловск поступать в театральное училище, а сегодня моя фамилия сияет на центральной улице города. Но когда мы переехали, городские власти сказали, что мы должны вносить 400 тысяч арендной платы. Я собрал пресс-конференцию. Потом был арбитражный суд, который решил дело в нашу пользу. Ничего не давалось легко. Но в результате у нас два зала. В труппе 49 актеров, а всего работает 120 человек. Мы играем 77 спектаклей в месяц, я купил 12 квартир, в которых живут артисты, а в сейфе лежит завещание, по которому после моей смерти эти квартиры перейдут в их собственность.

– Вам не предлагали сделать театр муниципальным или государственным, чтобы появилось бюджетное финансирование?

– Не предлагали. Думаю, оттого, что у меня отвратительный характер. Если мне что-то не нравится, обязательно скажу об этом. Поэтому, наверное, и спонсоров у нас нет. Как-то сидел в «Современнике», там есть помещение для приема гостей, которое одна немка назвала «Гитлербункер». Перед спектаклем туда заходят звезды, богачи, банкиры. Галина Борисовна Волчек со всеми раскланивается, ко всем обращается по имени-отчеству. Потом мне говорит: «Колька, они принесут в театр деньги». Я так не умею. Но выживаем. Как говорится в одной моей пьесе, мы непотопляемые.

– «Коляда-театр» – авторский? Вы не приглашаете режиссеров со стороны?

– Спектакли ставлю я, мои ученики и актеры, склонные к режиссуре. Недавно было одно исключение: спектакль «Мисс ВИЧ» поставил польский режиссер Мачек Виктор. Премьера состоялась в Дни польской драматургии. Мачек Виктор дважды был у меня ассистентом, когда я ставил спектакли в Польше. Я много работаю в этой стране, там идут пьесы мои и моих учеников, я получил две польские «Золотые маски». То, что говорят по телевидению об отношении поляков к России, – правда только на два процента. Я сторонник народной дипломатии: у политиков своя свадьба, у нас – своя. Мы с поляками братья-славяне, у нас общая история. Мне кажется, что это по-человечески красиво, что наш театр не разъединяет, а соединяет людей.

Суп-театр как новый жанр

– Театр называют кафедрой. Вы против такой формулировки?

– Как можно за три часа взрослого человека научить, переделать, перевоспитать? А подарить немного радости можно. Я как-то придумал, что Станиславский перед смертью сказал: «Театр – это развлечение». Вранье, конечно, а все верят. Человек пришел вечером на спектакль после рабочего дня, уставший. Если его не задевает происходящее на сцене, он заснет. Одна критикесса говорит мне: «Не надо делать шоу!» Почему не надо? А когда на сцене вопят, заламывают руки, а в душе актера не шевелится ничего, – это хорошо? Я как режиссер буду самовыражаться, а на зрителей наплевать? Нет, надо уважать публику, я все время говорю это своим актерам.

– Какие еще правила в вашем театре?

– Когда мы начинали, в зале сидело 2 – 3 человека. А на сцене – 10 – 15. Я говорил: будем играть, ни одного спектакля не отменим. А сейчас у нас аншлаги. Ну и нашим артистам некогда сидеть в курилке и сплетничать про главного режиссера и директора, как это происходит во многих театрах. Они заняты так, что до дому бы добраться и упасть.

– Расскажите о репертуарной политике.

– У нас есть серьезные спектакли, которые мы возим на фестивали, на них цена ниже. Нужно очень любить театральное искусство, чтобы три с половиной часа смотреть «Гамлета», «Короля Лира». А есть «черный хлеб» – спектакли, на которых мы зарабатываем деньги, – «Двенадцать стульев», «Баба Шанель», «Группа ликования». На них люди смеются, хотя в конце получают какой-то укол в сердце. Я люблю, когда, посмеявшись, зрители заплачут.

– Вы недавно открыли в Москве Центр современной драматургии. Это филиал «Коляда-театра»?

– Скорее франшиза. Наш театр в Москве знают, и я дал свое имя московскому. Я поставил условие: должны играться только пьесы уральских авторов. Там есть директор и главный режиссер. Я рассказал, как можно зарабатывать деньги, что можно сделать – суп-театр, танц-театр, подвал-театр. Весной провел кастинг: пришли 300 актеров – выбрал 38. А мне сказали, что в Москве 40 тысяч безработных актеров. Открылись мы 20 октября. А за неделю до этого я пришел на репетицию в этот подвальчик в центре Москвы и увидел, что наши манатки выброшены на улицу, актеры стоят у входа с серыми лицами. Спрашиваю: «Что случилось?» Говорят: «Пришли, срезали замки, нас выгоняют отсюда». Я сел на бордюр и начал хохотать, потому что все это в моей жизни уже было.

– А что такое суп-театр?

– Это способ сделать что-то оригинальное. Я варю борщ, угощаю зрителей, потом все переходят в другой зал, где начинается капустник. Зрители знают, что это зрелище не повторится, актеры знают, что могут придуриваться как угодно. На суп-театр билетов не достать.

Вместо дачи – в Майами

– Вы написали около 120 пьес. Смотрите спектакли по вашим пьесам в театрах страны?

– Перестал: как правило, мне они не нравятся. Недавно был удивлен, увидев в Интернете фотографии спектакля «Баба Шанель» театра из Бишкека. На актрисах высокие тюрбаны вместо кокошников, героя Сергея Сергеевича зовут Асылбек Асылбекович, но я вижу по лицам артистов, что они счастливы. Эта пьеса идет на чувашском, польском, сербском языках, в театрах ее адаптируют к песням своих народов. И слава богу!

– Чему вы в первую очередь учите драматургов?

– Я им говорю: «Какую бы вы историю ни рассказывали, пишите про Россию – великую и прекрасную Родину. Если ее не любишь, ты не русский писатель. В пьесе должны быть мысль, слово, характеры, и текст должен быть пронизан болью, любовью к своим персонажам – тогда все получится. И начинающих нужно поддерживать, хвалить. Как меня ругали, когда я учился в Литинституте и опубликовал в журнале «Юность» первую пьесу! А рассказы никто не печатал. Когда я их напечатал в первом томе своего собрания сочинений, мне дали литературную премию имени Павла Петровича Бажова. А я в рассказах ничего не менял, это были те, что когда-то отклонили все издательства.

– Среди ваших учеников есть омичи. Что вы о них скажете?

– Ярослава Пулинович сегодня самый востребованный драматург в России. В каждом втором нашем театре, и даже на Бродвее, была поставлена ее пьеса «Наташина мечта». Светлана Баженова поставила в нашем театре несколько спектаклей, а сейчас в Омске открыла Центр современной драматургии по лекалу «Коляда-театра». Кто-то смеется, что театр открылся в помещении бывшего стриптиз-клуба «Шофер». Ну и что? Они все там перестроили, они там с утра до вечера. Ставят спектакли, продают билеты по 800 рублей, и уже полные залы. Недавно была ночная читка новой пьесы Рената Ташимова – это тоже талантливый мой ученик родом из Омска. Я напутствовал Светлану Баженову формулой: «Не верь, не бойся, не проси». Не верь критикам, которые будут говорить, что у тебя ничего не получится. Никого не бойся, смело открывай двери в кабинеты чиновников и говори: «Мы хотим работать для людей. Мы хотим жить интересно и хотим, чтобы зрителям было интересно». А просить можно и нужно, не надо стесняться своей бедности, надо бояться быть убогим.

– Вам в декабре исполняется 60 лет. Как вы себе отвечаете на вопрос, почему всю жизнь занимаетесь театром?

– Потому что мне так жить весело, потому что в театре возвращаешься в детство. Во время репетиции можешь прыгать, скакать. Лия Ахеджакова сказала: «Как только в актере умирает ребенок – вон из театра». И она права, в театре держит желание сохранить в себе детство. Все мои гранты, гонорары, премии я, вместо того чтобы построить дачу в Майами, вбухиваю в свой театр.

– А есть ли в вашем театре табу? Чего не будете ставить точно?

– Я не буду ставить ничего плохого про Россию. Никогда не буду ничего ставить, связанного с политикой. Я хочу рассказывать про людей, а через них – о судьбах страны. Придет человек на спектакль «Мертвые души»: «Русь-тройка, куда ты мчишься? Дай ответ. Не дает ответа». Это вопрос, который задается в каждом спектакле.